Лишь краткий миг земной мы все прекрасны - [21]

Мы говорим себе: «Я здесь ненадолго. Скоро найду настоящую работу». Но чаще всего, иногда в течение нескольких месяцев, а то и недель, мы возвращаемся с машинкой для маникюра под мышкой и просимся обратно. Чаще всего хозяин, то ли все понимая, то ли из жалости, а может, и то и другое, кивком указывает на пустой стол — в салоне всегда есть пустующий стол. Потому что никто никогда не задерживается надолго; кто-нибудь да уйдет. Потому что здесь нет стабильной зарплаты, страховки или контрактов; тело — единственный материал, с которым здесь работают и который работает. Когда ничего больше нет, само тело становится контрактом, доказательством присутствия. Мы будем делать это десятилетиями, проживая что-то похожее на жизнь, пока легкие дышат, не отекая, пока печень не затвердела от химикатов, а суставы не воспалились и не стали хрупкими из-за артрита. Спустя два года иммигрант поймет, во что салон превращает мечты. Они станут кальцинированным знанием о сути американской кости: с гражданством или без, вокруг лишь боль, яд, нищета.

Я люблю и ненавижу твои изувеченные руки за то, чем они никогда не станут.

Воскресенье. Мне десять. Ты открыла дверь салона, и сразу же запах ацетона от вчерашнего маникюра ударил мне в нос. Однако вскоре нос привык, как всегда. Хотя ты не владелица салона, по воскресеньям, в самые долгие дни недели, ты оставалась за главную. Ты включила свет, воткнула вилки кресел для педикюра в розетки, вода забурлила в трубах под сиденьями, а я пошел в комнату отдыха заварить растворимый кофе.

Не глядя на меня, ты произнесла мое имя; я подошел к двери, открыл ее и повернул табличку «Открыто» лицевой стороной на улицу.

В этот момент я увидел ее. Около семидесяти лет, ветер сдувал седые волосы на худое лицо, опустошенный взгляд синих глаз — так смотрят люди, которые шли куда-то, прошли мимо своего пункта назначения, но все равно идут дальше. Дама поглядела сквозь стекло, сжимая обеими руками сумочку из крокодиловой кожи винного цвета. Я открыл дверь, и она зашла, слегка прихрамывая. Ветер сдул оливковый шарф, и он свисал с плеча, подметая пол. Ты встала, улыбнулась и по-английски спросила:

— Чем я могу вам помочь?

— Педикюр, пожалуйста.

Голос у гостьи тонкий, прерывающийся. Я помог ей снять пальто, повесил его на вешалку и проводил ее к креслу, а ты тем временем включила гидромассаж в ванночке для ног и высыпала в воду соли и сольвенты. Комнату наполнил синтетический запах лаванды. Я поддержал гостью за руку и помог ей сесть. От нее пахло высохшим потом и сладким дешевым парфюмом. Ее запястье дрогнуло в моей руке, когда она опустилась на сиденье. Дама выглядела более хрупкой, чем казалось на первый взгляд. Откинувшись на спинку кресла, она посмотрела на меня. Я не слышал ее голоса из-за гула гидромассажа, но по губам понял, что она поблагодарила меня.

Когда напор воды стих, она нагрелась и приобрела изумрудно-зеленый цвет с белыми бликами, ты попросила клиентку опустить ноги в воду.

Она не шевельнулась. Глаза ее были закрыты.

— Мэм, — окликнула ты. Обычно в салоне гудели голоса, играла музыка, по телевизору передавали шоу Опры Уинфри, а теперь повисла тишина. Только лампочки гудели под потолком. Мгновение спустя гостья открыла влажные синие глаза с розовыми веками, согнулась и принялась подворачивать правую брючину. Я отступил. Под тобой скрипнул табурет, ты не сводила глаз с пальцев клиентки. Бледные вены подрагивали у нее на руках. Кожа лоснилась, будто покрытая глазурью. Дама протянула руку, взяла себя за лодыжку и резким движением отделила голень от коленного сустава.

Протез.

На конце большой берцовой кости торчала культя, коричневатая, гладкая и округлая, как горбушка багета — или с чем обычно сравнивают ампутированную ногу. Я посмотрел на тебя, ожидая ответа. Не вымолвив ни слова, ты достала пемзу и принялась тереть здоровую стопу клиентки, сморщенный бугорок на культе подрагивал от твоих движений. Дама поставила рядом с креслом протез и обхватила его за икру, потом откинулась на спинку кресла и вздохнула. «Спасибо», — чуть громче сказала она, обращаясь к твоей макушке.

Я уселся на ковер и стал ждать, когда ты попросишь полотенце из нагревателя. Пока ты делала клиентке педикюр, она наклоняла голову то в одну сторону, то в другую, прикрыв глаза. Ты стала массировать икроножную мышцу, и дама застонала от облегчения.

Ты закончила и повернулась ко мне, но клиентка подалась вперед и указала на правую ногу: культя висела в воздухе над ванночкой с водой.

— Не затруднит ли вас, — обратилась она к тебе и кашлянула, прикрыв рот рукой, — помассировать и эту ногу? Если можно.

Она умолкла, сначала посмотрела в окно, потом опустила взгляд на колени.

И опять без единого слова ты почти незаметно повернулась к ее правой ноге, в меру ласково провела рукой по культе, потом набрала в ладонь теплой воды и полила ее, струйки перекрещивались, стекая по гладкой коже. Вода капала. Когда ты почти целиком смыла пену, клиентка тихо, с мольбой в голосе попросила тебя массировать пониже.

— Цена ведь будет такая же, — объяснила она. — Я до сих пор чувствую свою ногу. Это нелепо, но я ее чувствую. Правда.