Лишь бы не было войны - [31]

Я предположил, что это кто-то из декадентов (чуть не сказал «из Серебряного века»), но оказалось, что это какой-то современный московский поэт с претензией на диссидентство. Андрей Титомиров сказал, что «такое дерьмо» его не интересует, и показал нам небольшой синий том «Избранного» из дневников Эрнста Юнгера.

Потом мы заторопились на семинар. Мой доклад на оном состоял из краткого сообщения о социальной окраске событий 34-го года в Германии и их влиянии на последующую историю Рейха.

День пролетел абсолютно незаметно, и в три часа я подошел к актовому залу на собрание комсомольского актива. Среди пришедших я с удивлением заметил одну мою знакомую с отделения философии науки, которая в моем деполитизированном мире подрабатывала в мухинском училище натурщицей. Кроме нее было множество совершенно незнакомых мне людей (при моей отличной зрительной памяти я там, у себя, знал в лицо почти всех студентов философского факультета). Двое из незнакомцев поздоровались со мной. Наконец появился Руслан и роздал всем присутствующим маленькие брошюрки с тезисами к начинающемуся в эти часы XXX съезду КПСС в Москве.

За Русланом появился секретарь Университетского комитета ВЛКСМ и начал заседание. Он представил нам инструктора Василеостровского райкома Арона Рувимовича Кизякберга – длинного тощего еврея, который сразу же взял широкий аккорд:

– Как вы все, товарищи, знаете, тезисы к XXX съезду КПСС помимо всего прочего предусматривают повышение бдительности и бескомпромиссную борьбу со всевозможными проявлениями антисоветского космополитизма. Товарищи, наш идеологический враг не дремлет, и неустанная борьба с космополитами – долг каждого советского человека. Антисоветские круги Великобритании и США делают ставку именно на космополитические круги в силу их патологической ненависти к нашему государству, советскому строю и русскому фольксгейсту… И чем более очевидна бесперспективность этой ненависти, тем более беспардонно и параноидально ее проявление. Пользуясь либерализацией советским правительством правил поступления в высшие учебные заведения, космополиты активно проникают в их стены с целью разложения советской науки и использования академической трибуны для своих человеконенавистнических планов….

Кивавший в такт речи инструктора Руслан воспользовался паузой в его речи для своей реплики:

– Выявим, Арон Рувимович, и обезвредим. Постараемся.

Я едва не расхохотался на весь зал.

Жара достигла апогея, когда я вышел из историко-философского корпуса. Сидящий Ломоносов провожал меня взглядом до самой троллейбусной остановки. Девушки-студентки, ожидающие транспорта, все как на подбор – в легких длинных платьях, а поверх них темно-сизые студенческие тужурки с кокетливо подвернутыми манжетами. И так же, как в моем мире, долго, отчаянно долго не было троллейбуса. Наконец он появился в перспективе Университетской набережной. Люди встрепенулись и приготовились к приступу.

На Невском во всю торговали мороженным в виде факелов – «Факельцуг», а у Казанского собора милиция разгоняла немногочисленных анархистов. На платформе метро немец-турист спросил меня на родном языке, как доехать до «Московской». Я показал ему на схеме метрополитена уже в вагоне. Когда поезд остановился на станции «Площадь Мира», ко мне обратился только что вошедший баптистский проповедник с увещеванием, соответствующим его убеждениям. Я отвечал, что у нас есть наши славянские боги, и уповать на каких-либо импортных богов – самое настоящее предательство. Не успел я перечислить по его просьбе славянских богов, как мы приехали на пересадочный «Технологический институт», и я вышел из вагона вместе с массой людей. В поезде, идущем, по объявлению машиниста, «только до Автово», девочка лет тринадцати везла в плетеной корзинке крупного кота, который из страха перед подземельем громко орал на весь вагон. На Автово (было уже пять часов тридцать пять минут) я купил факельное мороженное и германский ежегодник «Рейх» за прошлый год. Парило как перед дождем. На остановке, куда подходил автобус-двадцатка, ругались на чем свет стоит муж и жена алкоголического вида. В переполненном автобусе можно было не опасаться контролеров, да и действовали они при данном социальном строе как-то более застенчиво. Крупные капли дождя западали с темно-сизого неба, когда я уже входил в подъезд своего дома.

Вальдемар был один и готовил себе перекусить на кухне шпроты, бутерброды с сыром и чай. Я коротко рассказал ему о произошедшем в университете и показал газету, найденную только что в почтовом ящике – «Диссидентские посиделки», которую, по всей видимости, космополиты подбрасывают в почтовые ящики порядочных граждан.

– Да, попадается время от времени такое дерьмо, – сказал Вальдемар.

Я из любопытства стал читать. Эпиграфом к газете служили некрасовские строки:

Но гражданином быть обязан.

На первой полосе в статье под заголовком «Заклеймим советский фашизм!» последними словами поносился Шеварднадзе.

– А у нас он считается демократом, – заметил я.

– Да что им! По меркам диссидентов даже президент США – фашистско-маккартистский лакей.