Лиса в курятнике - [58]

Дольникер дружелюбно улыбнулся и заснул, обессиленный. Через пару часов тяжелого как свинец сна политик открыл глаза и удивился: напротив него на кухонной табуретке сидел Зеев и широко улыбался политику. Дольникер соскользнул с постели, секретарь сделал шаг ему навстречу, и оба обнялись, не говоря ни слова. Так они стояли довольно долго, похлопывая друг друга по плечам, растроганные до слез радостной встречей, столь естественной и столь нелогичной.

— Послушайте, Дольникер, — сказал Зеев после того, как они разжали объятия, — только сейчас я понял, что вы — действительно великий оратор. Если б я не был такой свиньей, я бы сказал, что вы меня тронули до глубины сердца…

— Ты так полагаешь, Зеев? — лицо Дольникера просветлело, но тут же снова приобрело печальное выражение. — Ничего подобного — Амица Дольникера высмеяли перед всей деревней!

— Господин инженер, но ведь и крестьяне не любят, когда им мешают посреди игры.

Оба вдруг разразились смехом, упали на кровать и стали кататься по ней, обмениваясь краткими возгласами. После этого приступа смеха Дольникер встал и оделся. Он был очень приободрен возвращением Зеева, но все же признаки старения, накопившиеся за последние дни, отпечатались на его лице.

Зеев за это время потолстел, лицо его округлилось, а тело стало неповоротливым.

— Послушай, друг Зеев, — поддразнивал секретаря Дольникер, придя в хорошее расположение духа, — твое раскормленное лицо начинает напоминать полную луну, подобно голове того резника, который пошел однажды к раввину и плакался перед ним: Рабби, рабби…

Тут политик на мгновение наморщил лоб, ибо некие туманные воспоминания всплыли в его сознании.

— Товарищи, — нерешительно спросил он Зеева, — а не рассказывал ли я вам уже эту историю?

— С чего бы это? — ответил Зеев, и более того, когда выяснилось, что резнику не дают дуть в шофар, потому что он не окунался в микву, и рабби сказал «Ойф калст бласт мен ништ», секретарь залился здоровым смехом, почти таким же громким, как смех самого политика.

— Итак, — прокашлялся политик с облегчением, — как здоровье твоей молодой супруги? Как она себя чувствует в ее благословенном положении?

— Да где там! — посерьезнел Зеев. — Нету никакого благословенного положения. Вы знаете, что случилось? Через неделю после свадьбы Двора мне говорит: «Зеев, я себя не чувствую мамой». Вы слышали когда-нибудь такую глупость?

— Гримаса судьбы, — отметил Дольникер и добавил заботливо:

— Разумеется, теперь ты раскаиваешься в том, что женился на ней?

— Я не женился, Дольникер. Между нами, резник все-таки не раввин.

— Это — антиеврейский подход, товарищи!

Секретарь повернулся на другой бок и уперся взглядом в потолок.

— Вы ее не жалейте, Дольникер. Несколько недель семейной жизни успели ее убедить, что я слишком интеллигентен для нее. Ей подходит Миха-пастух, а не я. И что смешней всего во всей этой истории — я именно сейчас стал испытывать нежные чувства к этому цыпленку…

Дольникер не мог остановить тыльную часть ладони, почесывающую переносицу с удовольствием, которого он не испытывал уже давно.

— Так о чем вы договорились?

— Что я уберусь из деревни, как только мне удастся избавиться от ее отца.

— Гурвиц так за тобой следит?

— Черт бы его побрал, Дольникер. Он уже знает, за кого выдал замуж дочку с тремя дунамами плодородной земли. Гурвиц следит за мной в оба до выборов, ибо он нуждается в моих советах.

— Они просто все здесь с ума посходили в деревне, — вынес приговор Дольникер и, понизив голос, открыл секретарю содержание письма, которое он передал Геуле с надежным человеком.

— Машина может прийти в любую минуту, — закончил политик, и вероятность того, что еще немного — и они вернутся в живой поток общественной жизни, напомнила Зееву о его забытой цели.

— Я поздравляю вас, Дольникер, — сказал Зеев официальным тоном первого секретаря, — уже давно пора вам взять в свои руки управление вашей администрацией.

Дольникер был вполне удовлетворен приятным диалогом.

— Я немного устал по известным причинам, товарищи, — сказал Дольникер, прохаживаясь по комнате, — и я был бы рад, если бы ты, дружок, помог мне в написании тезисов моей речи для репортеров в честь моего возвращения. Несколько слов об оздоровляющем влиянии пребывания в провинции и краткой передышке в нервной жизни общественного деятеля. Затем легко перейти к проблемам инфляции, абсорбции репатриантов, промышленности и безопасности…

— Дальше продолжать не надо, Дольникер, — секретарь вытащил помятый лист бумаги, — я уже написал.

Последнее заседание Временного совета проходило в атмосфере небывалого напряжения. На повестку дня был поставлен весьма деликатный вопрос. Молодежь деревни информировала власти о желании создать футбольную команду для соревнования с командой Метулы. Эта сногсшибательная идея еще несколько месяцев тому назад считалась бы потрясением основ. Однако за последнее время в образе мышления публики произошли значительные перемены. На фоне предстоящих выборов проблема становилась трудноразрешимой. Члены совета не спешили с решением, а лично посетили территорию у плотины, долго наблюдая за тренировками, дабы освоиться в правилах популярной игры. После этого совет в принципе высказался в пользу одноразового состязания с Метулой, однако возникли значительные затруднения в проблеме комплектации сборной команды Эйн Камоним.