Лиса в курятнике - [10]

Дольникер посмотрел на женщину в совершенно новом аспекте. По ней совсем не было заметно, что она родила близнецов. Политик почувствовал вдруг желание сказать ей что-то теплое и очень остроумное.

— Ничего, — промямлил он, — что было, то было.

Малка понимающе улыбнулась. Она обняла Дольникера полными руками и помогла ему встать. Дольникер, объятый новыми сильными чувствами, поднялся по лестнице, охватив колышущиеся бедра женщины. Миха-пастух все еще спал. Малка перестелила постель Дольникера. В этот момент у него появилась мысль, что еще никогда женщина не стелила ему постель в его присутствии. Затем он вспомнил, что Геула делала это каждый вечер уже двадцать лет, а затем появилась дикая мысль, что его жена — не женщина, а мужчина. Он зачем-то попытался вспомнить Геулу такой, какой она была двадцать лет тому назад, и перед ним всплыл образ совершенно чужой женщины…

— Благодарю вас, госпожа, от всего сердца.

— Зовите меня Малка, господин Дольникер.

На устах Дольникера вновь появилась та самая глуповатая усмешка. Правую руку он, стесняясь, положил на колено, ибо там ткань штанов была сильно разорвана.

— Элипаз — просто зверь, — сказала женщина, — я предлагаю вам соврать ему, что вы случайно ошиблись дверью.

* * *

После того как она вышла, Дольникер улегся и заснул. Когда он проснулся, светило солнце и он был в комнате один. Несмотря на усиливающуюся боль, политик встал и поспешно умылся в глиняной миске, полученной от трактирщика. Затем Дольникер вернулся на исходную позицию, лежал и молча страдал.

Появление трактирщика положило конец его размышлениям.

— Я действительно не хотел, господин, — извинялся полный мужчина, — я вообще-то вспыльчивый, если дело идет о моей жене…

— Господа, — перебил его Дольникер, — да будет вам известно, что я зашел в вашу комнату по ошибке, ибо подумал, что это моя.

Нет, это выглядело неубедительно. Политик чувствовал, что его слова звучат на удивление фальшиво.

«Что делать, — подумал он, — не умею я врать, я человек слишком прямой».

Трактирщик поспешил справиться о здоровье секретаря.

— Дети, — крикнул он в окно, — прибыл уже опекун господина?

— Где там, — ответили снизу близнецы, — с чего бы ему прийти?

— Он не опекун, а мой личный секретарь, — заметил Дольникер.

— Секретарь? — спросил трактирщик. — Что значит — секретарь?

— Делает разные дела. Занимается текущими вопросами.

— Ну, значит — опекун.

— Пожалуйста, вызовите врача! — попросил Дольникер жалким голосом и демонстративно закрыл глаза. Элипаз старательно выровнял подушки у изголовья больного и вышел на цыпочках. Сразу же в комнату пробрались близнецы и занялись рассматриванием. Дольникер решил не реагировать и притворился спящим. Он услышал два тоненьких голоска:

— Его зовут Дольникер.

— Почему?

— Не знаю. Папа сказал, что он почти инженер.

— Когда инженер?

— Когда объясняет.

— А что такое инженер?

— Ну, псих.

Мозг политика работал на полных оборотах, но вникнуть в суть беседы он не мог. К его великому облегчению, вошедший в комнату Зеев обратил близнецов в бегство. Зеев принес деревянный поднос, нагруженный всякими вкусностями, и поставил его под носом больного.

— Госпожа Малка передает привет, но как вы выглядите, Дольникер! Вы действительно скатились с лестницы?

Дольникера охватило странное желание потрясти своего секретаря. Он притянул его близко-близко себе:

— Вчера я вернулся в буйном расположении — прошептал он с хитрым выражением, — короче, я зашел к жене хозяина дома…

— Понятно, перепутали двери.

— Боли жуткие, — вздохнул больной, — я так и знал, что это случится! Надеюсь, что сторож нас не узнал…

— Я подозреваю, что узнал…

— Господи! — испугался Дольникер. — Нам нужно немедленно опубликовать опровержение. Поче ты думаешь, что он узнал?

В комнате воцарилась тишина, слышно было лишь щелканье челюстей Дольникера.

— Давайте будем объективны, — предложил политик, — по сути, сторож сделал правильно, что обозначил свое присутствие. Вместе с тем надо признать, что жители деревни — в большинстве своем люди с хорошими намерениями, если забыть ту средневековую темноту, в которую они погружены. Они, по моему мнению, могут установить здесь цивилизованную и правильную жизнь. Однако отсутствие социальных рамок, центральной администрации и муниципальных органов весьма плачевно, господа…

— Главное, что наш голубь еще немного — и достигнет центра «Тнувы».

— Не перебивайте меня, пожалуйста, дружок, я знаю о ваших заботах. Разумеется, я далек от мысли излагать перед этими примитивными людьми мою партийную платформу или навязывать им политические убеждения. Ведь я появился здесь вовсе не как Дольникер-идеолог, но лишь в качестве уполномоченного, позвольте заметить, господа, всех партий с их тенденциями. Тем не менее в мои намерения входит раскрыть в рамках общего краткосрочного семинара перед жителями деревни Эйн Камоним некоторые из социально-государственных понятий. А теперь я с радостью готов выслушать ваше мнение.

— Послушайте, Дольникер, — осторожно сказал Зеев, — идея — это идея, но, к сожалению, через несколько дней мы отсюда уедем…

— А до тех пор будем сидеть сложа руки? Нет, дружок, Амиц Дольникер не останавливается на достигнутом! Если мне предоставляется возможность продвинуть деревню на пути прогресса хотя бы на шаг в идейном направлении, это уже не будет напрасной поездкой.