Лис Севера. Большая стратегия Владимира Путина - [79]

. Более того, таким образом понятая социальная роль государства — «также базовая ценность, которая не может быть предметом ревизии и пересмотра». Своих оппонентов социал-консерваторы обвиняют в том, что они хотят свести государство к банальной роли «ночного сторожа» и тем самым возвращаются к тактике ультралибералов 90-х. Более того, видных единороссов, подписавшихся под «Обращением» либерал-консервативного крыла, социал-консерваторы обвиняют в любви к олигархам, что равносильно обвинению в антигосударственном курсе. «Нам жаль, — сказано в “Обращении” “группы Исаева”, — что наши коллеги выбрали в качестве основного объекта опеки и защиты олигархов и их адвокатов, не видя проблем и страданий миллионов наших простых граждан»[148]. Отсюда, кстати, следует — от противного, опять же, — что сами представители социал-консервативной группы выступают за опеку простых граждан.

Надо сказать, что в своем заявлении на круглом столе 21 апреля А. Исаев допустил одну терминологическую неточность, которая слишком характерна, чтобы не быть отмеченной. «Мы благодарны нашим коллегам, — делает реверанс в сторону оппонентов Исаев, — за то, что они вынесли на публику ту дискуссию, которая давно велась внутри партии. Мы поддерживаем их в здоровом стремлении дебюрократизировать общественную жизнь и укрепить гражданские свободы, но мы категорически не согласны с предложением сделать “Единую Россию” праволиберальной партией»[149]. Подчеркивая, что речь идет о гражданских свободах, Исаев косвенно намекает на то, что либерал-консерваторы указали в своем «Обращении» свободы в основном политические. Тут стоит вспомнить книгу известного русского историка политической мысли В. В. Леонтовича «История либерализма в России»[150], которая поделена на две части: «Развитие гражданской свободы» и «Развитие политической свободы». Солженицын в предисловии правильно указывает, что книга Леонтовича — это «предупреждение, что личная свобода не может осуществляться без имущественной»[151]. Он же указывает на позицию П. А. Столыпина, который считал, что сначала надо создать крепкий средний класс собственников, а потом только обеспечивать те политические свободы, которые были даны российскому гражданину манифестом 17 октября 1905 года. В 1907 году Столыпин говорил: «Правительство, наряду с подавлением революции, задалось задачей поднять население до возможности на деле, в действительности воспользоваться дарованными ему благами. Пока крестьянин беден (напомню, что крестьянство составляло подавляющее большинство населения Российской империи в начале XX века, так что речь идет практически о населении в целом. — А. К.), пока он не обладает личною земельною собственностью, пока он находится насильно в тисках общины, он останется рабом, и никакой писаный закон не даст ему блага гражданской свободы. Для того чтобы воспользоваться этими благами, ведь нужна известная, хотя бы самая малая, доля самостоятельности. Мне, господа, вспомнились слова нашего великого писателя Достоевского, что “деньги — это чеканная свобода”… Мелкий земельный собственник, несомненно, явится ядром будущей мелкой земской единицы (в нынешнем языке — местного самоуправления. — А. К.); он, трудолюбивый, обладающий чувством собственного достоинства, внесет в деревню и культуру, и просвещение, и достаток. Вот тогда, только тогда писаная свобода превратится и претворится в свободу настоящую, которая, конечно, слагается из гражданских вольностей и чувства государственности и патриотизма»[152].

Тут стоит еще напомнить, что, столкнувшись с косностью одних депутатов и революционным радикализмом других, Столыпин провел законы, касающиеся наделения крестьян собственностью на землю, в чрезвычайном порядке статьи 87 Основных законов Российской империи. Более того, Столыпин сознательно пошел на государственный переворот, изменив в порядке статьи 87 избирательный закон, чтобы прекратить революцию и начать строительство новой России — свободной и могущественной. Комментарием такого рода поведения премьера могут служить слова П. Струве: «Государство должно быть революционно, когда и поскольку этого требует его могущество. Государство не может быть революционно, когда и поскольку это подрывает его могущество. Это “закон”, который властвует одинаково и над династиями, и над демократиями. Он низвергает монархов и правительства; и он же убивает революции»[153].

Так что слова Исаева оказываются встроенными в давний идейный спор, который и сегодня актуален как никогда.

В. Ю. Сурков говорит об эпохе 90-х: «Если то, что я описал, есть демократия и если это есть свободное и справедливое общество, то что же такое Содом и что в таком случае Гоморра? Никакой свободы, конечно, не было и в помине. Сейчас многие говорят, что тогда была свобода. Ну разве был свободен нищий человек? Вообще что такое свобода? Помимо того, что это идея, это то, чем вообще-то надо бы пользоваться. Разве может обнищавший забитый человек пользоваться своей свободой?»[154] «Группа Исаева» почти за год до цитированного выступления В. Ю. Суркова перед слушателями Центра политической учебы «Единой России» говорит о том же: «Пятнадцать лет назад молодой российский либерализм провозгласил своим лозунгом свободу. На деле же непродуманные преобразования привели к произволу бюрократов и олигархов (у Суркова — “разбойничья воля” и просто “свинство”. —