Лирика Древнего Рима - [15]

Следом за юношей мчась, обагренным погибелью брата?

Иль утешенье найду в любви неизменной супруга?

Морем не он ли бежит, выгибая упругие весла?

Кровли нет надо мной, — лишь берег, лишь остров пустынный…

185 Выхода нет мне: вокруг только волны морские бушуют,

Мне невозможно бежать, мне нет надежды, все немо,

Все безотрадно кругом и все о смерти вещает.

Пусть! Но не раньше мои потускнеют глаза перед смертью,

И не скорее душа истомленное тело покинет,

190 Чем у богов за обман испрошу правосудной я кары

И хоть в последний свой час небес обрету справедливость.

Вы, что деянья людей наказуете, мстя, Эвмениды!

Вы, на чьей голове извиваются лютые змеи,

Гневом чей лик искажен, в беспощадном сердце кипящем, —

195 Мчитесь, о, мчитесь сюда, внемлите словам моих жалоб!

Тщетно, злосчастная, их из глубин я души исторгаю,

Ах, я пылаю огнем, и душа слепа от безумья.

Раз моя искрення скорбь и по праву в груди зародилась,

Не потерпите, молю, чтоб рыдала я здесь понапрасну,

200 И, как Тезей вероломно меня одинокую бросил,

Так пусть, богини, себе и своим принесет он несчастье!»

Только исторгла она призыв свой из груди печальной

И за жестокость его в смятенье о каре взмолилась,

Волю явил повелитель богов — кивнул головою, —

205 Затрепетала земля, всколебались угрюмые воды

Моря, и сонм в небесах мерцающих звезд содрогнулся.

Разум Тезея меж тем окутался тьмой беспросветной:

Памяти сразу лишась, он все позабыл наставленья,

Те, что в прежние дни неизменно в уме его были:

210 Добрый не поднят был знак, не узнал скорбящий родитель,

Что невредимо Тезей вновь порт узрел Эрехтейский.92

Передают, что, когда от стен пречистой богини

Сына Эгей отпускал, ветрам его доверяя,

Вот какие, обняв, он юноше дал наставленья:

215 «Сын мой, ты, что один мне долгой жизни желанней,

Ты, возвращенный едва93 мне в годы старости поздней,

Сын мой, кого принужден я отдать судьбе неизвестной,

Ныне мой рок и твоя беззаветная доблесть отторгнут

Снова тебя от отца, — а мои ослабелые очи

220 Я не насытил еще возлюбленным образом сына.

Нет, не в веселье тебя провожу, не с легкой душою;

Благоприятной судьбы не дозволю нести тебе знаки.

Нет, сперва из груди я жалоб немало исторгну,

Прахом летучим, землей свои я посыплю седины,

225 Черные я паруса повешу на зыбкую мачту, —

Пусть всю горесть мою, пожар скорбящего сердца,

Парус иберской своей чернотою расскажет унылой.

Если ж пошлет тебе Та, что в святом обитает Итоне,94

Благоволив наш род защищать и престол Эрехтея,

230 Чтобы кровью быка свою обагрил ты десницу,

Пусть в душе у тебя и в памяти будут всечасно

Живы мои наставленья везде и во всякое время:

Только лишь очи твои холмы наши снова завидят,

Черные пусть со снастей корабельных опустят полотна,

235 Белые пусть паруса на крученых поднимут канатах,

Чтобы, завидевши их, познал я великую радость,

Что невредимым тебя мне день возвращает счастливый.

Помнил сначала Тезей отца наставленья, теперь же

Вдруг отлетели они, как тучи, гонимые ветром,

240 С горных слетают вершин, снегами вечно покрытых.

С крепости все между тем отец устремлял свои очи

Вдаль, и туманили взор ему горючие слезы.

И лишь завидел вдали из полотнища черного парус,

Тотчас с вершины скалы он стремительно бросился в море:

245 Думал отец, что Тезей безжалостным роком погублен.

Так, возвратившись под сень, омраченную смертью отцовской,

Жестокосердый Тезей испытал не меньшее горе,

Чем Миноиде он сам, забывчивый сердцем, доставил.

Дева в печали меж тем, на корму уходящую глядя,

250 Много мучительных дум питала в душе оскорбленной.

………

А с другой стороны цветущий Иакх95 приближался

С хором сатиров, с толпой силенов, на Нисе рожденных,96 —

Звал он тебя, Ариадна, к тебе, зажженный любовью.

Буйной толпою неслись в опьяненье веселом вакханки,

255 Вверх запрокинув лицо, «эвоэ!» восклицали протяжно.

Тирсы одни потрясали, листвой перевитые копья,

Те, растерзавши тельца, рассевали кровавые части,

Эти извивами змей опоясали тело, другие

Таинства знаки несли, в плетеных скрыв их кошницах

260 (Лишь посвященным одним возможно те таинства ведать).

Вскинувши руки, меж тем другие били в тимпаны

Иль заставляли бряцать кимвалы пронзительным звоном;

Роги у многих меж тем хрипящий гул издавали,

Страх наводящий напев раздавался из варварских дудок.

265 В изображеньях таких, богатая ткань устилала

Брачное ложе, украсив его покровом узорным.

Тут фессалийский народ, насытясь зрелищем этим,

В сторону стал отходить и богам уступать свое место.

Как, дуновеньем своим спокойное море тревожа,

270 Будит поутру зефир набегающий зыбкие волны.

В час, как Аврора встает на пороге светила-скитальца,

Волны же, тихо сперва гонимые легким дыханьем,

Движутся — нежно звучит их ропот, как хохот негромкий, —

Но уже ветер сильней, и множатся больше и больше,

275 И, в отдаленье катясь, мерцают пурпуровым светом.

Так покидали дворец из сеней уходящие гости

И по своим разбредались домам походкой нетвердой.

После ухода гостей, с вершины сойдя Пелиона,

Первым прибыл Хирон, подарки принес он лесные:

280 И полевые цветы, и те, что в краю фессалийском

Произрастают средь гор, и те, что в воздухе теплом

Возле реки рождены плодоносным дыханьем Фавона, —

Все их принес он, смешав и нескладно связав в плетеницы.