ЛиПа - [16]
что меня лишила сил,
к высшей мере — поцелую —
я тебя приговорил.
Хоть и нету оправданья
вероломству твоему,
этим страшным наказаньем
смоешь ты свою вину.
Но при всём честном народе
в небо женский крик взлетел:
«Не целуй меня, Володя,
я согласна на расстрел!»
Есть тайный смысл
в корявости строки.
Споткнёшься взглядом —
и начнёшь сначала.
(Надежда Полякова. Приближение)
Есть тайный смысл
в неровности тропы,
возделанной богами
для Сизифа.
Он щедро
камень потом окропил.
А было в гладко — не было бы мифа.
И не случайно
поселился червь
в том яблоке,
что пало на Ньютона.
Прополз бы мимо он,
сей плод презрев —
и не было б
великого закона.
Короче, нету худа без добра.
Так ты, читатель,
ободрав колени
и лоб разбив о прихоти пера,
проникнешь в суть
корявых откровений.
Изящные изгибы кривизны...
Есть где споткнуться
и подняться снова.
И в каждой строчке —
пропасть новизны.
Сто раз начнёшь —
и не поймёшь ни слова.
Здесь,
Говорят, был храм Ахиллы
И восседал в нём Посейдон.
(Григорий Пятков. Вдали и рядом)
Слежу
За самой первой драмой.
Ещё в законе — «не убий!»
В ветвях над Евом и Адамой
Качается зелёный змий...
В любой
Гречанке вижу фею.
Душа свиданья с нею ждёт.
Вот Эвридик свою Орфею
Под звуки лиры в дом ведёт...
Мне
Эрудиции хватило
Синод не спутать и Сион,
Знать, где Ахилла, где Аттила,
Где Волго-Дон, где Посейдон.
Я видел,
Как Зевес сердито
На женщин выпадал дождём,
Как от Гермесы с Афродитом
Был чувственный Эрот рождён...
Ахиллу
Помню и поныне.
Её я, как родную, чту.
Она была на Украине,
Лечила хворую пяту.
К тебе прильнул ветвями клён,
Я знаю — он в тебя влюблён.
Но не пойми меня превратно:
Я не ревную. Мне приятно.
(Юрий Разумовский. Вереница)
Тебя сучком коснулся дуб.
Как не принёс он нам беду б!
Но я спокоен за тебя:
К нему привязана свинья.
Вокруг тебя обвился плющ.
Его поступок вопиющ!
В священном гневе трепеща,
Обрежу корень у хлыща.
Глазеют все, кому не лень.
Влюбился даже старый пень.
Не стану делать ничего.
Я просто сяду на него.
Я не искал хвалы и комплиментов
и рук не опускал, судьбу кляня,
когда в заздравных одах рецензенты
не вспоминали, грешного, меня.
И не рождён для славы и парадов,
зла не копил на весь подлунный мир,
когда упоминался я в докладах
под кодовым названием «и др.»
(Михаил Ронкин. Костры на снегу)
Кого-то до небес превозносили,
зачитывали иногда до дыр;
меня же, если и не поносили,
то зачисляли в легион «и др.»
Но в жизни есть счастливые моменты.
Прослышал обо мне подлунный мир.
Теперь в заздравных одах рецензенты
меня включают в серию «и пр.»
Я верю: стерегут меня удачи.
Признанье обретается в труде.
Хочу быть упомянут не иначе
как в элитарной группе «и т.д.»
Как геометр, Гомер для нас
Расчислит синеву простора.
А теорема Пифагора
Звучит гекзаметром сейчас.
(Валентин Сидоров. Избранное)
Число и слово так дружны!
Стою, почти что равный Богу.
Что примерять: поэта тогу
Иль Пифагоровы штаны?!
Я бесконечности труда
Предпочитаю уравненья,
Трёх главных правил округленья
Не забывая никогда.
Фортуна, как всегда, слепа,
И ни гроша не стоит рифма.
Пред ясной сутью логарифма
Тускнеет образов толпа.
О снисхождении молю!
Есть реноме, и вес, и внешность,
Но абсолютная погрешность
Ведёт значение к нулю.
Строкам, что множу, нет числа,
И их прогрессия не рвётся,
Но мне никак не удаётся
Извлечь из жизни корень зла.
Я — житель города.
Ни разу
не видел, как растут подснежники.
Я видел, где лежат булыжники,
и знаю, где лежат бумажники.
(Вадим Фадин. Пути деревьев)
...Я также видел ежедневно,
как озираются барышники,
как наживаются шабашники
и набиваются загашники,
как, мир упрятавши в наушники,
от рока млеют пэтэушники,
как вяжут лыко трикотажники
и гонят план шарашмонтажники,
как у пивной роятся бражники —
потенциальные острожники,
и как вчерашние биндюжники
колоннами уходят в книжники.
Я вижу часто, как пирожники
кричат, что, мол они — подвижники,
и как, ближайшие их смежники,
тачают бойко стих сапожники.
Чтоб свет над мраком впредь торжествовал,
Прими, мой друг, из рук моих фиал —
Как факел,
к нам дошедший от Петрарки...
(Аркадий Филёв. Старт)
...Я шесть веков его в руках держал
и, честно говоря, уже устал,
хоть флорентиец знал,
кому вручать подарки!
Летит, кружится жизни карнавал...
Смотри, чтобы сосуд не пустовал.
Минует череда веков —
и снова
преемнику, достойному похвал,
ты передашь торжественно фиал,
дошедший
от Аркадия Филёва!
«Боржоми» лучше пить в Боржоми,
И «Ахашени» — в Ахашени.
(Яков Хелемский. В начале седьмого)
Не мысля за великий грех
Знакомство с зельем приворотным,
Жалею, между прочим, тех,
Кто пьёт, к примеру, в подворотне.
Не в том беда, что есть Указ —
На родине напитки лучше.
Я пью в Баку портвейн «Кавказ»,
«Зубровку» — в Беловежской пуще.
Нарезав тоненько лимон
И плед набросив на колени,
Тяну коньяк «Наполеон»
На острове Святой Елены.
Устал! Попробуй-ка, успей —
Звенеть бокалами в Шампани,
А завтра — «Аромат степей»
Пить под Херсоном на кургане.
Здесь надобна такая прыть!
Мотаюсь до седьмого поту,
Но всё ж держусь. Ведь брошу пить —
Придётся ехать на работу.
ЛИПА 4
Я заблудился в Пушкинских Горах.
Висел туман сырой
и непроглядный,
Он скрыл округу пеленой,
проклятый!
И в душу мне закрался
