ЛиПа - [14]
Вас беспокоит Олег Александрович!
Не припомните?
Что ж, понимаю, уж память не та...
А ведь я назначал вам,
Заказывал кофе и сандвичи.
Закрутились в текучке...
Не жизнь, а одна маета!
Вы близки мне по духу:
Кляну я дорогу железную,
И в парадных подъездах
Судьбу не однажды пытал,
А в обыденной жизни
Я столько наделал полезного,
Что сержант-постовой
Гражданином однажды назвал.
Дельце есть...
Вы когда-то служили в редакции,
Так уж я об услуге
Нижайше бы вас попросил:
Обработайте мысли
В классической интерпретации,
Ну, а я обеспечу вас списком,
«Кому на Руси...»
Впрочем, я заболтался...
Желаю успехов и бодрости!
Не ленитесь, а я
Постараюсь на днях заскочить.
Наступает пора поразмыслить
О тютчевском возрасте.
Есть задумка одна,
Да и Фёдор Иваныч сулил пособить.
Быть Пушкиным
Не просто было!..
Курчавый мальчик
На меня
Из толстой книжки
Долгий взгляд
Вдруг устремил,
Как старший брат.
(Анатолий Чепуров. Ещё биография пишется)
Мне Пушкин был
И друг и брат.
И я тому
Был очень рад.
Он никогда
Меня не бил
И в Летний сад
Гулять водил.
А вот теперь,
На склоне лет,
Он взгляд навёл,
Как пистолет.
Я от него
К земле прирос —
Настолько внятен
Был вопрос.
Чтоб избежать
Возможных бед,
Я дал
Уклончивый ответ.
И прекратил я
С этих пор
Внутрисемейный
Разговор.
Не дружим со змием зелёным.
Шашлык мы сегодня запьём
Дешёвым вином некреплёным,
Почти не пьянящим вином...
Глаза виноватые прячу,
Грущу при оплывшей свече,
А серый бесёнок удачи
Сидит у меня на плече.
(Вадим Шефнер. Северный склон)
Не дружим со змием креплёным
И водка у нас не в чести.
В дешёвые вина влюблённым
Положено трезвость блюсти.
Однажды, вернувшись из бани,
Мы сели отведать шашлык.
Его запивать Гурджаани
Я с юности давней привык.
Закуску аджикой приправим —
Во рту огнедышащий ад.
Его мы зальем Саперави
(по крепости — как лимонад).
Тот вечер забуду едва ли!
Такой не приснится уют.
Рекою лилось Цинандали,
Фонтаном пульсировал Брют.
Но тут я заметил спросонок
При утреннем первом луче,
Что маленький серый бесёнок
Сидит у меня на плече.
В глаза виноватые глядя,
Сказал укоризненно бес:
«Напился до чёртиков, дядя!»,
Хвостом помахал — и исчез.
Во сне это было, не знаю,
Иль вправду случилось со мной,
Но только шашлык запиваю
Теперь минеральной водой.
Обожая красоток и деньги,
Я ещё подрабатываю в литейке!
(Игорь Шкляревский. Тайник)
Мне встречались такие красотки,
Что тянули последние соки.
Я уж так их обхаживал яро,
Что не стало хватать гонорара.
Чтоб водились карманные деньги,
Я решил подработать в литейке.
Хоть гудят поясница и плечи,
На свиданья спешу каждый вечер.
Рандеву, вечеринки, круизы...
А в итоге — финансовый кризис.
Чтоб красоток кормить в ресторане,
Я оформился сторожем в бане.
Чтобы дамы не дали отставки,
Стал вахтёром ещё на полставки.
Пусть с поэзией сяду в галошу,
Но красоток, не ждите, не брошу!
ЛИПА 3
Я женщина — начало всех начал:
Я песня жизни, радости и света.
И это мне, мечте своей, сонеты —
Дневник любви — Петрарка посвящал.
(Алла Беженова. Не измени себе)
Петрарка благосклонно прочитал
Мои стихи. Слеза на лист упала.
И, зачеркнув «Лаура», крупно — «АЛЛА»
В сонете, не колеблясь, написал.
Во мне
Батый с Кучумом слушают Шопена,
Еретики на праведном огне
Во мне сгорают.
(Василий Вернадский. Коснись травы)
Похоже, отравился в ресторане.
Всю душу выворачивает мне.
Как Жанна д’Арк на площади в Руане,
Горит закуска в нутряном огне.
В желудке — точно битва при Грюнвальде.
Гудит живот, как ротный барабан.
Не то в поход собрался Гарибальди,
Не то кого-то топчет Тамерлан.
Дам сто очков любому корифею.
Мой организм настроен, как орган.
Звучат внутри то «Страсти по Матфею»,
То шейк, то болеро, то хор цыган.
Готов переносить мученья стойко.
Зато душа на все лады поёт!
Но врач сказал: «Три раза в день касторка,
Диета, сон, режим — и всё пройдёт».
Фотогеничные поэты,
Чей внешний облик вам знаком.
Значительные их портреты
Над незначительным стихом...
Всё отстоится, устоится,
Осядет пыли полоса.
Немногие проступят лица
И различатся голоса.
(Константин Ваншенкин. Десятилетье)
Не претендуя на безгрешность,
Открою маленький секрет:
Кто благороднее на внешность,
Тот бесталанней как поэт.
Когда промчится век ХХ-й
И накипь унесёт волной,
Проступит профиль лысоватый
И чёткий нимб над головой.
Катилась дробным звуком тишина...
То дятел с ходу оседлал осинку
И носом, словно пальцем на машинке,
Выстукивал на ветке письмена.
(Игорь Грудев. Маятник)
Я, как осинку, кресло оседлал
И над машинкою застыл вопросом...
«Давай, во что-нибудь ударим носом!» —
мне дятел, как коллега, подсказал.
Жить на земле и радостно, и страшно...
Подумать только — с женщиной иду.
(Павел Голосов. Возраст верности)
Ходил я и в заказник на рыбалку,
И с лейтенантом ночью в караул,
Бульдога год выгуливал по парку —
И никогда, представьте, не струхнул.
А вот сейчас — как перед рукопашной:
Из ваты ноги, голова в бреду.
Впервые в жизни мне до жути страшно...
Подумать только — с женщиной иду.
Бегут хозяйки на базар вприпрыжку.
Друзья к пивбару тянутся гуськом.
А мне за буржуазную отрыжку
Одна дорога — прямо на местком.
А там посмотрят на меня недобро,
И схватит от предчувствия тоска,
