Лионель Линкольн, или Осада Бостона - [97]

— Да, жертва неправды! — воскликнулъ Ліонель. — Я готовъ ручаться за это своей жизнью. Ты сказалъ мнѣ, старикъ, гнусную ложь.

Старикъ ничего не отвѣтилъ, но губы его двигались, какъ будто онъ говорилъ самъ съ собой, и кривились презрительно-недовѣрчивой улыбкой.

— Я не знаю, что могъ онъ вамъ такое сказать, — продолжала Абигаиль, — но клянусь Богомъ, что я не скажу больше ни одного слова лжи. То, что я теперь говорю, истинная правда. По нашимъ здѣшнимъ законамъ больныхъ оспой изолируютъ совершенно отъ всѣхъ людей, и ваша мать осталась въ полномъ моемъ распоряженіи, а также во власти еще одной женщины, которая ненавидѣла ее еще больше, чѣмъ я.

— Боже! И вы посмѣли!..

— Нѣтъ, не посмѣли. Болѣзнь избавила насъ отъ этого преступленія. Она умерла, обезображенная, а я осталась жить во цвѣтѣ красоты, если не чистоты и невинности. Въ презрѣніи у людей я тогда еще не была, и нужды еще не терпѣла. Все это пришло послѣ… Я очень всегда тщеславилась своей красотой, но въ эти минуты любовалась гораздо больше на безобразіе своей соперницы, чѣмъ на свою красоту. Моя жажда мести была утолена. Ваша тетка, внимавшая также совѣтамъ лукаваго виновника всякаго зла…

— Не говорите мнѣ про мою тетку, про мою мать разсказывайте! — воскликнулъ Ліонель.

— Безчувственная ко всему, что не относилось къ ея выгодѣ, она оказалась настолько слѣпой, что пошла не по той дорогѣ, которая одна могла бы привести къ цѣли, а взяла совершенно ложное направленіе, вызвавшее неожиданную катастрофу. Какъ только ваша мать испустила духъ, мы съ вашей теткой составили гнусный заговоръ умертвить ее вторично, очернивъ ея память. Ваша тетка имѣла въ виду искоренить изъ сердца вашего отца малѣйшій слѣдъ любви къ это покойной женѣ, чтобы выдать-таки за него замужъ свою дочь, невинную и кроткую мать вашей теперешней жены, — а я была настолько глупа и тщеславна, что надѣялась на несбыточное. Я возмечтала, что вашъ отецъ, мой соблазнитель, поступитъ справедливо со мной и съ моимъ сыномъ и предоставитъ мнѣ то мѣсто, котрое раньше занимала моя ненавистная соперница.

— И вы посмѣли обмануть моего отца такой клеветой?

— Да, посмѣли. Видитъ Богъ, посмѣли. A такъ какъ онъ все же не рѣшался намъ повѣрить, то я поклялась на Евангеліи, будто все это правда.

— И онъ повѣрилъ! — сказалъ Ліонель, дрожа отъ волненія.

— Повѣрилъ, потому что поклялась на Евангеліи женщина, которую онъ считалъ очень слабой и легкомысленной, но не способной на клятвопреступленіе. Когда мы увидали, какой эффектъ произвела наша ложь, мы подумали, что наша цѣль достигнута. Но есть разница между поверхностными увлеченіями и глубокой любовью. Мы хотѣли уничтожить эту любовь въ его сердцѣ, а вмѣсто того уничтожили только его разсудокъ.

Абигаиль кончила. Въ комнатѣ водворилась такая глубокая тишина, что когда раздавался пушечный выстрѣлъ, то казалось, что стрѣляютъ въ сосѣдней комнатѣ. Слышно было тяжелое дыханіе Джоба, но вскорѣ и оно прекратилось. Его душа словно дожидалась, когда мать кончитъ свою исповѣдь, и послѣ того отлетѣла на небо.

Вдругъ Ральфъ выпрямился во весь свой ростъ. Глаза его блеснули. Съ дикимъ, нечеловѣческимъ крикомъ кинулся онъ на Абигаиль Прэй, точно тигръ на добычу. Бывшіе въ комнатѣ задрожали отъ ужаса.

— Негодная, мерзкая женщина! — крикнулъ старикъ, хватая и тряся ее за руку. — Попалась ты мнѣ! Несите сюда святую книгу, несите сюда Евангеліе, пусть она еще что-нибудь солжетъ подъ присягой! Пусть она будетъ проклята окончательно!

— Чудовище! Что ты дѣлаешь! — сказалъ Ліонель, выступая на защиту Абигаили. — Сейчасъ оставь эту женщину! Ты вѣдь и самъ меня обманулъ, не смотря на свои сѣдые волосы!

— Ліонель! Ліонель! — вскрикнула Сесиль. — Удержи свою преступную руку! Вѣдь это твой отецъ!

Ліонель отшатнулся прочь, какъ пораженный громомъ, и, едва дыша, прислонился къ стѣнѣ.

Все было ясно: Ральфъ, или, вѣрнѣе, отецъ Ліонеля, когда узналъ, какъ ужасно оклеветали его жену, снова помутился въ разсудкѣ и подвергся припадку бѣшенства, какіе случались съ нимъ и раньше. Предоставленный самому себѣ, онъ бы, по всей вѣроятности, скоро покончилъ съ несчастной Абигаилью, но въ эту минуту отворилась дверь, и въ комнату быстро вбѣжалъ тотъ пріѣзжій незнакомецъ, котораго Ральфъ такъ ловко оставилъ въ рукахъ американцевъ.

— Я сейчасъ же узналъ вашъ крикъ, мой почтенный баронетъ, — вскричалъ онъ. — Недаромъ же я столько лѣтъ надзиралъ за вами въ Англіи. Ошибиться не могу. A въ Америкѣ меня по вашей милости едва не повѣсили… Но я не безъ причины и не безъ цѣли переплылъ океанъ, а чтобы васъ изловить. Теперь мы съ вами уже не разстанемся никогда.

Подъ вліяніемъ досады на баронета за ту опасность, подъ которую тотъ его подвелъ въ американскомъ лагерѣ, незнакомецъ кинулся на старика. Какъ только баронетъ увидалъ человѣка, котораго считалъ своимъ самымъ лютымъ врагомъ, онъ пришелъ въ еще большее бѣшенство и, оставивъ Абигаиль, набросился на него, точно преслѣдуемый охотниками левъ. Борьба была короткая, но упорная, и сопровождалась яростными проклятіями съ обѣихъ сторонъ и бранью. Гнѣвъ придалъ баронету сверхъестественную силу и помогъ ему одолѣть противника. Тотъ упалъ, а баронетъ придавилъ ему колѣнкомъ грудь и принялся душить его за горло.