Линия перемены дат - [44]

«М Б дата? Л П Д? Подумать!»

Дальнейшие записи Штанько просмотрел бегло, разыскивая среди них слова, начинающиеся с букв заинтересовавшей его пометки. Все эти слова он выписал столбиком на отдельном листе. В эту ночь начальник поста так и не мог уснуть. Он чувствовал: короткой записью мертвый друг посылал ему еще одну возможность решения задачи… Усталому старшине живо почудилось, будто Перевозчиков стоит вот здесь, рядом с ним, и по-прежнему внимательно правит службу. Не без труда главстаршина восстановил сокращение первой фразы «М Б дата?» Оно выглядело так: «Может быть, дата?» Три последующие буквы не давались, как он ни бился над ними. Слово «дата» стучало в мозгу, требовало ответа. А его не было. Дата, время… Оно уходило час за часом в тиканье ходиков на стене. И не давало ответа…

К утру, перебрав, казалось, все возможные значения этих трех букв, старшина опять вернулся к слову «дата». Где искать о датах? В скудной литературе, имевшейся на посту? Уже все перелистано: с заглавий до оглавлений и обратно.

Как иногда жалко, что мы многого не знаем! Штанько был в отчаянии. Чем меньше было у него уверенности в своих способностях понять секрет записи друга, тем более он уверял себя в том, что именно в этих непонятных знаках кроется разгадка.

Вконец истомившись, главстаршина встал, сильно потянулся и заглянул в окно.

Светало. Из окна открывался вид на лежавший далеко внизу океан, белеющую пеной линию прибоя и серо-зеленые прибрежные скалы. В морщинах скал лежали сумрачные рассветные тени. Почему-то пришло в голову: «Может быть, вот там, в одной из затененных расселин, скрывается неизвестный радист?»

Штанько отвернулся от окна, оглядел знакомую обстановку своей опрятной комнатки, зевнул, потянулся и присел на край койки. Очень хотелось спать. Через тонкую переборку слышался чей-то заливистый аппетитный храп. Штанько улыбнулся. «Спят хлопцы… Почему же это я — один? Правильно ли я делаю? Умней всех, что ли?»

Вахтенный радист не удивился неожиданному появлению главстаршины. Штанько частенько вот так, ночью, проверял несение службы.

— Как я раньше не подумал об этом, — неизвестно для кого пробормотал главстаршина. Матрос искоса следил, как Штанько набрасывал разгонистым выработанным почерком торопливые строки на бланке. Чем дальше он писал, тем светлее становилось скуластое, темное, в редких глубоких оспинах лицо главстаршины.

— Передадите в девять часов на «Шквал» по УКВ, — поднял Штанько на молодого матроса усталые серые глаза и вышел из рубки.

* * *

Капитан 3 ранга Прокопенко вызвал командира штурманской боевой части лейтенанта Тобоева.

— Получено радио от начальника поста «Скалистый». В тетради погибшего радиста, первым обнаружившего неизвестный передатчик, была запись: «М Б дата? Л П Д? Проверить!» Начальник поста предполагает в ней разгадку и расшифровывает первую группу букв так: «Может быть дата?» Считаю это разумным. Одновременно сообщает, что со второй группой у него ничего не получается. Давайте размышлять, штурман.

На стол каюты легла карта. Наступило молчание.

— Дата, время. Астрономическое… Поясное, — вслух бормочет Тобоев, листая справочник. — Григорий Филиппович! — срывается у молодого офицера неуставное обращение.

— В чем дело? — оторвался Прокопенко от карты.

— Знаете что? — в голосе штурмана нескрываемое торжество. — Ведь буквы ЛПД — это линия перемены дат!

Командир внимательно посмотрел на молодого офицера и перевел глаза на карту. «Не всегда нужно, чтобы молодые офицеры легко узнавали, что о них думает командир, — улыбнулся про себя капитан 3 ранга. — А ты умница, лейтенант», — решил он мысленно.

Вот она, эта линия перемены дат. Резкими изломами она идет от Северного полюса к Южному. Прокопенко следит за ней, наметанным глазом определяя приблизительные координаты. Вот она спускается с Северного полюса по меридиану около 169 градусов западной долготы восточнее острова Врангеля до Берингова пролива; здесь около 66 градуса северной широты делает поворот, пересекает нулевой меридиан севернее острова Атту в группе Алеутских островов; около 52 градусов северной широты делает опять поворот на восток и на широте 47 градусов выходит на нулевой меридиан, пересекает экватор и следует до четырех градусов южной широты. Затем восточнее островов Самоа и на 14 градусах южной широты вновь поворачивает, следуя по меридиану около 174 градусов западной долготы, проходит восточнее Новой Зеландии и юго-восточнее островов Чатам; затем, наконец, юго-восточнее островов Антиподов она около 50 градусов южной широты делает еще поворот и выходит на нулевой меридиан, которым следует до Южного полюса, нигде, таким образом, не пересекая суши.

«Линия перемены дат… Если ты отплывешь от родных берегов на восток, то пересечешь ее и сразу попадешь во вчерашний день, в те же часы. Подошел к ней седьмого ноября, например, а пересек — и возвращаешься по календарю назад, во вчерашний день, шестое ноября. Это как в 1917 году. Какой в этом глубокий смысл.

Эта линия отгораживает от нашего Севера чужую страну. По ту сторону линии перемены дат все по-иному. Там вчерашний день человечества. Где-то в образцовой тюрьме корчится на образцовом электрическом стуле человек, виновный только в том, что посмел взглянуть в завтрашний день и поведать миру тщательно и бесплодно оберегаемую хозяевами страны тайну урана. Раскачивается на суке придорожного дерева другой человек, повинный в том, что у него черная кожа. И отблеск пламени его горящей хижины лихорадочно трепещет на искаженном предсмертной судорогой лице… Открыв газовый кран, умирает вместе со своей семьей пожилой рабочий, отчаявшийся найти работу. Ласкает богатого старика Гаррисона донельзя развращенная мисс Анжелика. Роются голодные дети в кишащих заразой зловонных свалках Города Скотобоен. Стреляет полиция в изнуренных недоеданием забастовщиков, а обласканные таллерами ученые и инженеры приготовляют новые адские смеси дейтерия и трития для водородных бомб. Всесильные в старом мире монополии протягивают свои щупальца в другие страны, подминая их под себя.