Линия Маннергейма - [44]

Через некоторое время ей надоело тупо пялиться в глаза незнакомой женщине, и она попыталась хотя бы определить, какого цвета радужка у Анны Ивановны. Через стекла очков она выглядела неопределенно-светлой. Очки, видимо, мешали и самой помощнице – через некоторое время она их сняла. Прикрыв глаза руками, словно от усталости, она на какое-то время застыла неподвижно, а затем снова уставилась на Леру. «Сколько же это будет продолжаться, – недоумевала та, – ну что за цирк: узнаю – не узнаю… А глаза у нее зеленые. Светло-зеленые с золотистыми искорками. Издалека и не разглядишь. Хорошие глаза. Настоящие. Добрые». Лера и не заметила, в какой момент она вдруг стала понимать стоящую напротив женщину. Словно через эти зеленые глаза ей открылась дверь в закрытый мир другого человека. Там повсюду плескалось горе. Эти глаза тосковали по кому-то, оплакивали утрату и не находили ни в чем утешения. Лера посочувствовала ей, этой незнакомой женщине, захлестываемой волнами отчаяния. Она попыталась утешить ее, хотя и не понимала, как это возможно сделать.

Но что-то все же происходило.

Злополучная турка – орудие самозащиты – выскользнула у Анны Ивановны из рук. Лера почувствовала внезапно нахлынувшую усталость, словно от тяжелой физической работы. Захотелось спать.

Очнувшись, она увидела перед собой все ту же запомнившуюся турку. Но теперь угрожающий предмет использовался по прямому назначению и стоял на плите, распространяя аромат кофе.

«Ты за кофе родину продашь», – дразнила ее Вика во времена пустых прилавков, когда и нормальных-то продуктов не водилось в магазинах, а уж о кофе вообще забыли. Подруга, возвращаясь из Москвы, привозила небольшое количество кофейных зерен, и они устраивали праздник. Лера долго вдыхала аромат, не решаясь отпить хотя бы глоток. А Вика посмеивалась, удивляясь, как можно так относиться пусть к дефицитному, но все же продукту. Это же не слиток золота, не гигантский алмаз, не эликсир вечной молодости, в конце концов. Это просто напиток. Но Лера так не считала. Аромат свежемолотых зерен завораживал. В нем было нечто, проникающее в самую глубину, заставляющее откликаться на зов всей душой.

– Вы проснулись? – послышался тихий голос, и вскоре появилась его обладательница.

– Извините, неловко получилось, – смущаясь, ответила Лера.

– Это вы простите. Не поверила сразу. Но я не могла, понимаете? Вы отключились, и я не решилась будить. У вас был такой вид… Кофе вот готов. Не хотите?

– Запах такой знакомый…

– С кардамоном варю. Лидочка так любила. Спасибо вам.

– За что? – удивилась Лера.

– Как это? Мне легче стало. Я ведь как узнала обо всем, чуть с ума не сошла. Не понимала, как жить дальше. Без Лидочки. Внутри все сжалось и комом так и стояло. Я уж плакала, плакала, а толку никакого. А теперь… спокойно…

– Но я ничего не сделала!

– А кто еще? Не знаю я, как это называется, но внутри отпустило. Ушло горе. Теперь все иначе. И вижу, и чувствую. – Анна Ивановна, отвернувшись, принялась разливать кофе. – А вы что узнать-то хотели? – продолжала она, ставя перед Лерой чашку. – Только я мало знаю. Так что… А вам помощница не нужна?

– В смысле?

– Ну, вы ведь по тому же делу, что и Лидочка… Вот я и подумала…

– По какому такому делу? – не поняла Лера.

– Ну, как сказать… Вы ведь экстрасенс, да?

– Я работаю редактором. И вообще я обычный человек.

– Значит, вы не знали… Лидочка что-то говорила про сонную или спящую… как же это… не помню. Ну, что вы то ли не готовы еще, то ли вам это пока не нужно, то ли еще что-то. Какое-то мудреное слово, со временем связанное. Извините, я ведь образования не имею, не поняла, о чем речь… Ой, простите, я вас тут заболтала. Что вы хотели спросить?

– Смешалось уже все. Расскажите с самого начала.

– Да с чего начинать-то?

– Вы давно знакомы с Лидией Сергеевной?

– Вот с таких лет, – и Анна Ивановна помахала рукой в полуметре от пола, – я еще пешком под стол ходила. Наши матери подругами были. В Старой Ладоге. А потом Лидочкина мать уехала учиться, а моя тоже хотела, но не смогла. Беременная была. Там уже не до учебы. Дети, хозяйство, муж.

– Но мне показалось, что Лидия старше вас.

– На одиннадцать лет. Я младшая в семье. Нас четверо. Три брата и я.

– Так Лидия Сергеевна тоже из Старой Ладоги?

– Нет. Давайте, я лучше по порядку. А то путаюсь все время и вас с толку сбиваю.

– Хорошо.

– В общем, наши матери дружили. Лидочкина мать после института замуж вышла, за образованного. И в Ленинграде стала жить. Приезжали они с мужем, мать навещали, бабку Лидочкину, все забрать ее хотели, но та – ни в какую. Кто, говорит, за отцовой могилкой будет присматривать?

– Подождите, вас ведь еще и на свете не было тогда. Откуда вы все это знаете?

– Мать рассказывала. Все жалела, что не поехала тогда в Ленинград. Она много чего говорила при мне, думала, что не понимаю. Я же глупая была.

– Что значит – глупая?

– Ну, когда в школу меня повели, выяснилось, что отстаю в развитии. Дурочка, в общем. А так никто и внимания не обращал. Нас же много детей, все бегают где-то, родителям не до нас. Отец пил. А мать нас тянула. Это потом ей сказали, что от водки все. Ну, пропил, мол, отец мою соображалку. Меня поначалу в интернат определили, но там плохо было. Ревела я все время. Домой забрали, а там еще хуже. Все смеются, дразнятся, а я хоть и дурочка, но понимала. Мне обидно было. Я даже драться лезла. Сильная была, избила однажды мальчишку соседского, родители его прибежали – и в крик. А мой отец тоже подраться был не дурак. Дело чуть до милиции не дошло.