Линия Горизонта - [8]

С этими словами он скрылся из виду.

Саймон оглянулся на решетку в углу зала, закрывавшую вход в нижние камеры. Сейчас она была открыта, и на пороге стоял, щурясь от яркого солнечного света, проникавшего в зал суда, тощий мужчина, такой же бритоголовый, осунувшийся, как Саймон. В такой же серой робе. Лицо его было морщинистым, желтая кожа отвратительно шелушилась.

«И я так же щурился, наверное», – подумал Саймон.

Он молча встал и отошел в сторону, наблюдая, как арестанта ведут к скамье подсудимых.

– Саймон? – кто-то окликнул его.

– Что? Да, это я. – Он обернулся, а когда увидел, кто к нему обратился, поспешно добавил: – Миледи.

Перед Саймоном стояла женщина лет сорока, в темно-синем коротком платье – Саймон видел ее среди зрителей. Ее черные с сединой волосы были собраны в тугой хвост на затылке, кожа была бледна.

К ним подошел конвоир Саймона. Бывший арестант хотел было сказать ему что-то непременно грубое, но не успел даже и придумать, что именно, как стражник обратился к женщине:

– Миледи, вы просили принести вам воды. – Он протянул ей наполненную чашку.

Забрав ее, женщина коротко кивнула, отпуская полицейского.

– Пей! – приказала она, протянув чашку Саймону.

Тот на секунду застыл. Саймон жил в нищете последние годы, а потому с трудом мог определить, сколько стоит вот такая неброская одежда или эти простые на первый взгляд черные туфли. Но весь внешний вид женщины, ее высокомерная манера общения, ее плавные движения дышали богатством.

И вот эта богачка своими холеными руками протягивает ему, Саймону, бедняцкую чашку с водой!

Впрочем, жажда была сильнее зависти, а потому Саймон схватил чашку и мгновенно осушил ее.

– Ты знаешь, кто я? – спросила женщина.

– Нет, миледи. Простите.

– Меня зовут Ясмин Ларина, урожденная Арджент, – сказала она и, подойдя ближе, прошептала ему на ухо: – Убийство тебе бы никогда не смогли пришить, а вот из-за кражи дали бы пожизненное. Это я уговорила судью Даррела освободить тебя. Он должен мне.

– Я… Зачем вы это сделали? – Саймон отстранился от своей спасительницы.

Он слышал и раньше это имя, но никогда не встречался лично с его обладательницей.

– Ты против? – игриво улыбнулась Ясмин. – Ты мне понравился. Хотя за последнее время ты сильно… испортился.

Еще одна улыбка.

У Саймона мурашки пробежали по спине от этого слова – «испортился». Он знал, что и раньше был тощим и нескладным, с большими руками, сутулой спиной. Еще будучи подростком, он сильно переживал из-за своих прыщей, вылезавших постоянно на носу и лбу, но ничего с ними поделать не мог. И вот, теперь он испортился еще больше.

Видимо, леди так не понравились его обкусанные ногти и грязное лицо. Или, может быть, бритая голова? Грязная одежда? О, или тюремная вонь?

Она протянула вперед руку, ладонью вверх, на которой лежали дешевые карманные часы, обернутые в серый полупрозрачный платок из легкой ткани, – со стороны сложно было понять, что женщина показывала ему.

Те самые карманные часы, с инициалами А.К.М.

– Что вы хотите от меня?

– Молодец. Завтра я жду тебя в своем доме. Будешь у меня жить, работать лакеем и дворецким. Выполнять мои поручения.

– Но… я…

– Считай это приказом от своей хозяйки. – Она сладко улыбнулась в очередной раз и, повернувшись к нему спиной, бросила через плечо: – Катарин-стрит, пятьдесят восемь. Завтра, к двенадцати.

И ушла.

Вот и разгадка. Как же все просто! Несколько месяцев Саймон нищенствовал – у него не было денег, не было еды, он попросту голодал. Работы в Городе последнее время не было, а побираться Саймон не хотел.

Полгода назад он заболел; в одну из ночей ему стало совсем плохо – его лихорадило, он терял сознание, что-то бормотал. Денег на врача не было. А наутро выяснилось, что он задушил соседа в бреду – того нашли рядом с Саймоном утром.

Сосед, видимо, пытался успокоить его – рядом стояла миска с холодной водой и лежало полотенце, которое сосед прикладывал ко лбу больного. Полиция сначала хотела отпустить Саймона, но, обыскивав комнату, нашла в его вещах часы соседа, которые он украл еще до того, как заболел.

Полиция обвинила Саймона в убийстве, краже и попытке обмана. А с такими обвинениями в Город не возвращаются. Но вот теперь Саймону придется вернуться, и если не к нищете, то как минимум в рабство к этой женщине.

Тут он понял, как устал, – в одно мгновение внешний мир, который был отделен от него тюремными прутьями, серыми стенами казематов и спинами полицейских, обрушился на него, поглотил и указал на его место.

Саймон был один, брошен, раздавлен, без денег, вещей, дома и друзей. Он ненавидел свою прошлую жизнь за нищету, за вынужденные кражи, он ненавидел жизнь в тюрьме за отсутствие свободы, но понимал, что обретенная тогда бесцельность в стенах тюрьмы была хотя бы оправданна.

И теперь ему снова вернули его свободу, и всю его бессмысленность, и унижения, с которыми он жил.

Саймону снова стало страшно.

Еще эта женщина – она была отвратительна. Нужно будет украсть часы и бежать – решил Саймон. А пока – можно оглядеться.

Как же он устал…

Саймон вышел на Храмовую площадь в числе последних. Он не хотел оборачиваться и смотреть на сам храм, хотя этот вид всегда завораживал его.