На деревню опускались сумерки, характерные блики на экране - прощание заходящего солнца, чьи последние лучи захватил в свой равнодушный плен объектив камеры.
Вместе с заходящим солнцем, заканчивают свою работу и люди. Худые, черные лица озаряются белозубыми улыбками, всюду слышится веселый смех. Да и к чему унывать? Работа закончена, начинается праздник. Со всех концов, в центр деревни стаскивают дрова и начинают разжигать костер, подбрасывая топливо до тех пор, пока языки пламени не достигают высоты в половину человеческого роста. Эти люди умеют быть благодарными. Они провожают солнце и будут рады его возвращению.
Камера равнодушно фиксирует появление все новых людей. Они очень разные - одни одеты лишь в штаны или вовсе набедренные повязки, другие щеголяют разномастной полувоенной формой, а также оружием, которое стараются держать под рукой. Объединяет их всех радость и желание принять участие в грядущем веселье, которое начинается с завываний местного шамана:
"Ун-на Ахте-ре-цом!" - кричит раскрашенный ритуальными узорами старик.
"Ун-на Ахте-ре-цом!" - вторит ему толпа.
"Ун-на Ахте-ре-цом!"- мягко запевают молодые девы, с ритуальной раскраской вместо одежды, и вступают в круг, где начинают танец. Под нарастающий бой барабанов в круг вступают молодые охотники племени и, на ходу разбирая партнерш, вступают в танец.
"Ун-на Ахте-ре-цом!" - вопит разгоряченная толпа, в то время как шаман окончательно ушел в мир духов и принялся завывать на высокой ноте.
Кадры быстро меняются. Оператор стремится охватить происходящее целиком.
Мелькающие в отблесках костра радостные лица, красота узоров на обнаженных телах, простой, но завораживающий ритм барабанов. Первобытная красота, которая неожиданным образом прерывается.
Встревоженные крики с окраины деревни врываются в, созданный людьми, уголок радости и возвращают их в реальность. Оператор растерянно переводит объектив в сторону источника криков, которые вскоре сменяются выстрелами.
Люди перед костром мгновенно преображаются. Те, что в форме, метаются в поисках брошенного на земле оружия, остальные расхватывают палки, самодельные копья и даже пылающие поленья из костра, а затем группируются вокруг, сгрудившихся в стадо, женщин и детей.
"Нуу-а-нни! Нуу-а-нни!" - кричит чернокожий мальчишка лет двенадцати, дергая оператора за рукав. Его лицо попало в кадр лишь мельком, но зато объектив камеры замер на руке с ножом. Оператор знает, что по местным мерками тот уже воин и что он очень напуган. Объектив камеры хаотично мечется по деревне, выхватывая лишь небольшие куски происходящего.
"Нуу-а-нни! Нуу-а-нни!" - продолжает кричать мальчишка, пытаясь оттянуть оператора к остальным, но тот растерян и ничего не понимает.
Внезапно воздух пронзают дикие, нечеловеческие визги. Трудно различимые в темноте тени выскакивают с разных сторон и кидаются к толпе. Вооруженные огнестрельным оружием люди открывают суматошный огонь, не заботясь о сохранности хлипких стен тростниковых бунгало. Мелькают вспышки, гремят автоматные очереди.
Дрожащая, в такт рукам оператора, картинка показывает зрителю весь творящийся хаос.
Внезапно что-то мелькает прямо перед объективом камеры. Следующим кадром зритель видит человека, с отчаянием ухватившегося за палку, заостренный конец которой с силой вошел ему в грудь. Оператор заворожен, открывшейся ему картиной, видом человеческой смерти. Он наблюдает за тем, как жизнь уходит из человеческих глаз. И даже когда это происходит, оператор не в силах отвести объектив в сторону.
Внезапное движение в кадре выводит оператора из оцепенения и все внимание концентрируется на мальчишке, который, подхватив автомат убитого, с воинственным криком, дал очередь куда-то в темноту, а затем побежал в сторону окраины деревни.
Оператор последовал за ним. В кадре практически ничего не видно. Лишь какие-то тени, непонятные силуэта, да вспышки автоматных очередей. Но зато звуков было предостаточно. Крики, стоны, воинственные и жалобные визги смешались в своеобразную симфонию хаоса. Оператор не обращает на это внимания. Удаляясь от места сражения, он направляется к, привлекшему его внимание, источнику света.
Несколько воинов, укрывшись за бунгало, палили по только им известным целям. Еще один полулежал, опиравшись спиной на стенку жилища, другой, в свете фонарика, обрабатывал ему рану на левой ноге. Рядом с ними лежала окровавленная заостренная палка - орудие, нанесшее рану, а также тот, кто ее нанес. Невысокая, чуть выше полутора метров фигура...примата? Да, наверное, примата. Густая шерсть, покрывавшая все тело, синяя морда и крупные клыки были лишь самыми примечательными деталями, которые удалось рассмотреть.
Тем временем, стрельба и крики начали стихать. Один из воинов, отметив интерес оператора, равнодушно произнес, кивая на труп:
-Нуу-а-нни.
