Линии Маннергейма. Письма и документы, тайны и открытия - [18]

.

В мае 1896 года кавалергардский полк специальными поездами перебросили в Москву, где короновали молодого императора Николая II. Помазание на царство по традиции совершалось в Успенском соборе Кремля. По всему пути следования торжественной процессии стояли в почетном карауле гвардейские полки. Кавалергардам, как личной охране императорской семьи, отводилась особенно ответственная роль в этой длинной и сложной церемонии, и к ней готовились тщательно и задолго. Маннергейму выпала честь находиться во время коронации рядом с государем и сопровождать его кортеж по Кремлю. Дни торжеств запомнились ему навсегда. «…Все было неописуемо красочно и великолепно. То же можно сказать и о коронации. Это была самая утомительная церемония из всех, в которых я участвовал. Мне довелось быть одним из четырех кавалергардских офицеров, которые вместе с самыми высокопоставленными лицами государства образовали шпалеры вдоль широких ступеней, что вели от алтаря к трону на коронационном возвышении. Воздух был удушливым от ладана. С тяжелым палашом в одной руке и „голубем“[51] в другой мы стояли неподвижно с девяти утра до половины второго дня, когда коронация окончилась и процессия направилась к императорскому дворцу. Его Величество в горностаевой мантии, парчовом коронационном одеянии и с короной на голове шагал под балдахином, который несли генерал-адъютанты, а перед ним и следом попарно маршировали эти четыре офицера-кавалергарда, по-прежнему с обнаженными палашами.

…Однако торжественная коронация имела ужасный эпилог. Через пару дней после нее кавалергардов подняли по тревоге, им нужно было проскакать рысью чуть ли не через всю Москву до Брестского вокзала на западной окраине города. Едва успели выполнить приказ и эскадроны построились, как увидели царя и царицу, бледных и серьезных, проехавших мимо в парной коляске и сопровождаемых каретами императорской свиты обратно по той же дороге, по которой следовало сказочно блестящее коронационное шествие. В чем дело, мы еще не знали. Но по потрясенному выражению на лицах безмолвного общества можно было заключить, что случилось нечто роковое.

Тут же следовало объяснение. Мимо проехала череда телег, из-под покрытия их свешивались безжизненные руки и ноги. …Катастрофа стала событием, пророчившим несчастье правлению Николая II. Ее сравнивали с фейерверком, устроенным во время обручения будущего Людовика XVI и Марии-Антуанетты, который тоже потребовал многих человеческих жертв»[52].

В августе 1893 года Маннергейм был произведен в поручики. Следующего производства (в штабс-ротмистры) ему пришлось ждать гораздо дольше, чем он предполагал, и дольше, чем это было принято в гвардейских полках – целых шесть лет, до июля 1899 года. Может быть, потому, что, числясь в списках кавалергардского полка, он к тому времени перешел на службу в придворную конюшенную часть – учреждение, ведавшее выездами царской семьи и ее многочисленных родственников. В «конном парке» конюшенной части насчитывалось около двух тысяч лошадей. В 1897 году Маннергейм, уже имевший репутацию великолепного наездника и знатока лошадей, получил предложение занять там место исполняющего должность штаб-офицера по особым поручениям. Соблазнившись возможностью заниматься лошадьми, хорошей казенной квартирой и годовым жалованьем, равным жалованью полковника, он согласился. Поначалу новая служба увлекла молодого офицера. В его обязанности входила закупка лошадей для царских конюшен; это давало возможность путешествовать по России и за границей, знакомясь с коннозаводским делом. Правда, в работе с лошадьми был определенный риск. «В одну из поездок в Германию я получил первую серьезную травму. Когда я был по приглашению главного придворного конюшего Пруссии графа фон Веделя в императорских конюшнях в Потсдаме, одна из верховых лошадей, предназначенных для самого монарха, лягнула меня в колено. Лейб-медик императора профессор Бергман качал головой. Коленная чашечка раскололась на пять частей, и колено могло остаться негнущимся. „Но, – утешал он меня, – хоть вам и трудно будет вести эскадрон, зато вы сможете отлично командовать полком, и ничто не мешает вам стать выдающимся генералом!“ Последовало двухмесячное бездеятельное лежание, но благодаря массажу и упражнениям колено постепенно поправилось, хотя и стало слабее. Коневод не может избежать таких ударов, но из тех тринадцати случаев, когда у меня ломалась какая-то кость, этот был самым худшим»[53].

Семейная жизнь четы Маннергейм – по крайней мере, внешне – ничем не отличалась от жизни других таких же пар петербургского света. В апреле 1893 года у них родилась девочка, названная в честь матери Анастасией. Через год, в июле 1894 года, Ната родила мертвого ребенка, мальчика. В июле 1895 года появился на свет следующий ребенок – снова девочка. Не слишком внимательный и заботливый отец, Густав в этой роли, вероятно, был не лучше и не хуже других молодых родителей своего круга. По крайней мере, когда девочкам было 7 и 5 лет, он озабоченно писал брату Юхану о своих тревогах: удастся ли ему воспитать из них достойных женщин, с хорошим характером… Хотя душевной близости с дочерьми у него не было (да и возможна ли душевная близость для такого человека, как Густав Маннергейм?), он регулярно переписывался с дочерьми. В юности они подолгу гостили в семьях его братьев в Швеции и, когда отец окончательно поселился в Финляндии, бывали у него.