Лина и Сергей Прокофьевы. История любви - [36]

Однако в письме Лины было больше нюансов, которые Сергей не заметил. «Я должна чувствовать, что ты признал меня перед миром как свою избранницу», – написала она[142]. Речь шла вовсе не о тщеславии, которое Сергей насмешливо приписывал Лине, и не о желании похвастаться завидным мужем. Лине очень хотелось, чтобы он открыто признал их отношения, хотелось стоять рядом с ним, а не в стороне. Лине было необходимо, чтобы ее ценили. Воображаемая шахматная партия между ними длится два года. Лина могла одержать победу, разорвав отношения, согласился Сергей, но триумф может обернуться проигрышем. Пусть Лина проводит лето одна в «миланском пекле»[143], в то время как «я буду скучать в Эттале»[144] – сдержанная демонстрация недовольства со стороны Сергея.

Лина упорно сопротивлялась, тщательно анализируя приведенные им аргументы. «Я искренне ценю и люблю твою музыку, – написала она на слегка подзабытом русском языке, прежде чем перейти на слегка подзабытый английский, – но я люблю Сергея Прокофьева – человека, а не Сергея Прокофьева – композитора. Если бы я любила тебя только за твою музыку, мне хватило бы твоих концертов. Купила бы ноты твоих произведений, нашла бы кого-нибудь, чтобы играл их для меня, – между прочим, это вполне реально»[145]. Лина считала, что их отношения неуместно сравнивать с шахматным турниром, поскольку фигуры – не плоть и кровь, а дерево и перемещаются по доске, не испытывая чувств. Она негодовала, когда Сергей сравнивал их роман с незрелым фруктом, «зеленым» или «кислым яблоком»[146], и защищалась от его нападок на свой характер. «Назвав мою любовь к тебе «желанием покрасоваться», ты невольно обвинил меня в том, что я тщеславное и пустое существо. Но, будь это так, я бы утратила к тебе интерес еще несколько лет назад. Не собираюсь бросать тебя, но если это и случится, то не отнюдь не из желания, как ты выразился, «удалить больной зуб». Затем она смягчила тон: «Мой мальчик, это неудачное сравнение»[147].

Сергей согласился, что был несправедлив, но не извинился и умолял Лину провести ein paar Wochen (несколько недель) в Эттали[148]. Но только усугубил положение, сказав, что надеется увидеть ее вновь «доброй и нежной пташкой», в которую он влюбился в Нью-Йорке, а не «летучей мышью, схватившей его за волосы». Создавалось впечатление, будто Сергей любит Лину, только когда та скрывает недовольство и пытается угодить ему[149]. Если же она не может быть мягкой и сговорчивой, косвенно предупредил он, то ничего не добьется. Несмотря на очередное оскорбление, она согласилась приехать. Лина намеревалась предъявить Сергею жесткий ультиматум, но за несколько дней до отъезда раздумала. Поездка была отложена на неделю из-за проблем с визой; у Лины был испанский паспорт, а жила она в Италии. Наконец все вопросы были улажены, и утром 7 августа она приехала в Мюнхен через Швейцарию. Сергей, встречавший Лину на вокзале, нашел ее более очаровательной, чем прежде, и был рад встрече с ней.

* * *

Они совершили двухчасовую поездку на поезде до Обераммергау. Этот очаровательный, пусть и несколько отставший от жизни баварский городок гордится своими традиционными ремеслами; магазины заполнены глиняной посудой и изделиями мастеров резьбы по дереву; фрески с изображением библейских сцен и сказочных сюжетов украшают дома в центре города. Обераммергау получил известность еще и благодаря тому, что каждые десять лет, начиная с 1634 года, жители города устраивают спектакль-мистерию «Страсти Господни» в память о счастливом избавлении от чумы. Крестьяне молились о спасении и, очевидно, получили его, поэтому выражают свою благодарность, устраивая эти спектакли. Первые десятилетия спектакль «Страсти Господни» был событием местного значения. Но в XIX веке на представлении побывали все баварские короли, а Людвиг II в память об этом событии приказал возвести на близлежащей горе мраморное распятие Христа. После этого мистерии стали постепенно приобретать международную известность, увидеть их приезжали тысячи человек. На это время население Обераммергау увеличивалось практически в два раза. В 1910 году состоялось последнее представление, а следующее – только в 1922 году, на два года позже обычного, из-за экономического и политического кризиса в Германии. С 1900 года роль Христа исполнял местный актер и ремесленник Антон Ланг. Он въезжал на вновь отстроенную сцену на осле, который в обычное время пасся возле его мастерской. В 1922 году Лангу исполнилось 47 лет. Знатоки Библии и некоторые местные чиновники считали, что он староват для роли Иисуса. Тем не менее Ланг умел привнести в роль пафос, хотя и ворчал, как трудно висеть на кресте. Актер завоевал такую известность, что 17 декабря 1923 года его фотография появилась на обложке журнала Time.

Другие роли исполняли местные жители, родившиеся или прожившие в городе более двадцати лет, длинноволосые молодые люди, один или два младенца и стадо домашних животных. Некоторые одевались в традиционные крестьянские костюмы, придавая событию немецкий колорит. В ожидании огромных толп зрителей из-за границы город превратился в типичный туристический аттракцион. Появились вывески и указатели на двух языках, немецком и английском, открылись новый отель и несколько филиалов банка. Рядом со сценой продавали резные иконы. Голливуд предложил снять представление на пленку, но город сказал «нет». Боялись, съемочный процесс нарушит атмосферу праздника. Позже жителям Обераммергау начали предлагать гастроли.