Лилия и серп - [7]

И в звездных искрах дым костра,

Где мчит забвенье хороводы,

И миг, что шумная волна

У скал морских, не зная сна,

Поет молитвенные оды,

Как я, бездомный пилигрим,

Как я, наперсник снов людских,

Молюсь — пою у ног твоих.

МЕТЕЛЬ

>(Отрывок)

Чу! Ширь глухая вдруг завыла!

Вот зыбкий вихрь мелькнул в кустах,

И, будто с жалобой унылой,

Клубясь, гудя, взрывая прах,

Как белый призрак, мчится, пляшет,

Вдруг длинный саван распояшет

И обовьет им кровли хат,

И глухо-глухо бьет в набат…

Но сладость есть и в диком вое

Вдруг встрепенувшейся зимы,

Как жутко-сладок шелест тьмы,

И любо сердцу роковое,

В чьем сумраке безвестный час

Над грозной бездной водит нас!

«Я гордо мудрствовал когда-то…»

Я гордо мудрствовал когда-то,

Что беглый жар в людской душе —

Лишь вечной цельности утрата,

Лишь шелест вихря в камыше…

И сердце билось и черствело,

Себя отняв от бытия,

И вот в груди осиротелой

Лишь боль проклятья мерил я…

А ныне я молюсь: Нетленно

Все, что приемлет праха лик,

И всей повторностью вселенной

Мой жребий смертного велик…

СКАЗКА

У людской дороги, в темный прах и ил,

Сеятель безмолвный тайну заронил…

И вскрываясь в яви, как светает мгла,

Острый листик к свету травка вознесла…

Вот и длились зори, дни и дни текли,

И тянулся стройно стебель oт земли…

И на нем, как жертва, к солнцу был воздет

В час лазурной шири малый алый цвет…

Так и разрешилось в пурпуре цветка

Все немотство праха, дольняя тоска…

И была лишь слава миру и весне —

Вот что скрыто, братья, в маковом зерне!

ЗАПОВЕДЬ СКОРБИ

Когда пред часом сердце наго

В кровавой смуте бытия,

Прими тревогу дня, как благо,

Вечерняя душа моя.

Пусть, в частых пытках поникая,

Сиротствует и плачет грудь,

Но служит тайне боль людская,

И путь терзаний — божий путь.

И лишь творя свой долг средь тени,

Мы жизнью возвеличим мир

И вознесем его ступени

В ту высь, где вечен звездный пир.

И вещий трепет жизни новой

Взростит лишь тот, скорбя в пыли,

Кто возлюбил венец терновый

И все изгнание земли.

БЕЗМОЛВИЕ

Я в жизни верую в значенье

Молитв, сокрытых тишиной,

И в то, что мысль — прикосновенье

Скорбящих душ к душе родной…

Вот почему я так упорно

Из тесноты на мир просторный,

Где только пядь межи — мой дом,

Гляжу в раздумии немом…

И оттого в томленьи духа,

Благословляя каждый час,

Что есть, что вспыхнет, что погас,

Безмолвный жрец, я только глухо

Молюсь святыне Бытия,

Где мысль — кадильница моя…

РАЗДУМЬЕ

Цвети, душа, пока не сжаты

Зной дней отбывшие поля,—

Пока не плачет боль утраты,

Как зов бездомный журавля…

А там, в угрюмый час ущерба,

Сквозным скелетом встанет верба

Средь пустоши без рубежа,

Где лишь протянется межа,

Шурша редеющей щетиной

И раня слух, волнуя кровь —

Средь мертвой чащи вновь и вновь

Зловещим звоном крик совиный

При бледном зареве луны

Пронзит пустынность тишины.

BEШНИЕ СТРУНЫ

Раскрылся к цвету хмурый север,

И снова зимний сон далек…

То в синий лен, то в красный клевер

Свои холмы пpocтop облек,

И грудь, дышавшая лишь болью,

Дивясь полдневному раздолью,

Его лазурь и зной, как мед,

В забвеньи детском жадно пьет…

Пусть кубок пламени и звона

В час жизни пенится полней

У уст, познавших горечь дней,

И час ущерба, жребий стона,

Преобразится в полноту —

Как май, как яблоня в цвету!

ПРИВЕТ ИТАЛИИ

В седых веках шумели воды Тибра —

Векам веков их пляску петь и впредь

О славе жизни, в духе беспрерывной,

Хотя и разной, в пестрой яви дней…

Средь бурь, чьи вихри щедро гонит время,

Не дрогнула таинственная нить,

Связавшая в один великий жребий

Меч Цезаря и белый крест Савойский,

И средь лавин, что зиждут мир и рушат,

Не пресекалась вещая стезя

От Пестума к святым садам Ассизи…

Волшебным плугом, видно, к цвету взрыт

Весь Лациум, раз жертва не скудеет,

И оттого незыблем Капитолий,

Что мудрый зодчий клал его ступени…

И от него, по замыслу его,

В святое имя истины вселенской

Воздвиглась в мире, в глубь земли и к звездам,

Италия, как некий строгий храм,

Что строился и строится от века

Тоскующим напевом пастуха

Среди безлюдья пущи Апулийской,

С душою Данте, думою волхва,

Кривой киркой садовника Тосканы

И царственным резцом Буонарроти,

Безбольною молитвою Франциска,

А — тоже — грузным молотом Арнальдо

И темной кровью в поле боевом…

Велик в красе дворцов своих и башен

Бессмертный Рим, но выше Рим незримый,

Тот Дух, что двигал кистью Леонардо

И тайным чудом звездного огня

Пылал в живых виденьях Галилея…

Италия, как в сердце Гарибальди,

Он дышит в воле всех твоих сынов!

И только в нем ты обретешь упорство

В своих трудах, свершеньях и надеждах

И верный щит величью твоему,

Тот щит, что был с тобой на древнем Рейне

И не изменит ныне на Пиаве…

И не его ль, не дух ли вещий Рима,

Далекие, мы чтим благоговейно

В часы, когда, волнуя сердце, снится

Твой кипарис и серый ряд олив,

И пиния, как жертвенная чаша,

Воздетая за даром солнца к небу

И врытая глубокими корнями

В земную грудь, как вечный образ твой?!

ДУХУ ЖИВОМУ — НЫНЕ И ПРИСНО

Есть жизнь и смерть лишь в мнимых гранях праха.

Есть только жизнь в пылании времен…

Не для зерна зерно — для всхода и расцвета,

Равно, как цвет опять цветет зерну,

Чтоб Тайна мира вечно колосилась,

И, строясь к Солнцу, были беспрерывны

Ступени праха Богу своему.

Кто мыслит так, кто верит так, тот знает

Свет истины. Его людское сердце

Дрожит в слезах у гроба. Но, как дух,