Лилит (сборник) - [27]

– Я учил…

– «Я учил». Вот размазня! Я вижу, как ты учил. Даже я помню тему, на которой ты сегодня засыпался. Думал, что ничего не помню, а вот сейчас, ради спортивного интереса, посмотрел в учебник, и сразу же все в памяти всплыло. Ничего там такого сверхсложного нет, между прочим! Просто не надо идиотничать! Сел и выучил. Будешь учить, скотина такая? – и генерал зачеткой ткнул в нос юноше.

Тот мотнул головой и пробормотал:

– Буду.

Потом он мечтательно, как будто и не было этого неприятного разговора, посмотрел в окно.

– На меня смотри, скотина! – громоподобным голосом завопил генерал.

Юноша повернул голову, и взгляд его снова приобрел смиренность. Это почему-то еще больше разозлило Константина Романовича.

– Почему до этого не учил, я тебя спрашиваю?

– Я учил, просто времени не хватило.

– Слушай, дурак такой. Когда мне было столько лет, сколько тебе, я уже как год работал. Потому что жить не на что было. Работал и учился. И учился, между прочим, на отлично. Стипендию повышенную получал. Каждый день в шесть утра вставал. В двенадцать, а то и в час ночи ложился и все успевал. А ты, гаденыш такой, ложишься за полночь, встаешь черт знает как поздно. С таким режимом, конечно, ничего никогда не успеешь. А в результате – все на моей шее сидишь. Не работаешь, не учишься. Долго это продолжаться будет? – говоря все это, Константин Романович упругим шагом расхаживал по наборному паркету своего кабинета, по одной стене которого стояли массивные книжные полки из красного дерева, а две другие были украшены многочисленными грамотами и наградами генерала, свидетельствующими о его больших заслугах перед отечеством. В углу комнаты разместились кресла из темной кожи и журнальный столик из красного дерева. У окна стояли большой письменный стол и массивное кресло, на которое, видимо, устав от воспитательного процесса, и приземлился генерал.

– Но я же уже работал, дядя, – вставил юноша.

– Работал он! Когда же это, интересно знать, ты работал? Ни фига ты не работал!

– Да работал я, ты просто забыл. Прошлым летом газеты разносил.

– Прошлым летом? Это когда тебя уволили за прогулы на вторую неделю твоей работы? Ты это, тунеядец такой, работой называешь? Если где выпить или травки покурить, так ты тут как тут. А работать, так тебя нет.

– Я же просто заболел тогда, поэтому так вышло, – промямлил юноша.

– А! Это когда у тебя насморк случился. Ну да, понимаем! Они болели-с! Если бы ты занимался спортом, закаливанием, ты бы не болел. Посмотри на меня. Я в свои годы после зарядки каждый день ледяной душ принимаю. Потому и не болею никогда. Почему спортом не занимаешься, отвечай?

– Я хожу на физкультуру в институте.

– Какой это спорт? Сколько времени и денег на то, чтобы тебе привить любовь к спорту, родители потратили? Три раза в неделю возили тебя конным спортом заниматься. Но все напрасно. В восьмом классе ты взбрыкнул. С тех пор форма в шкафу пылится. А она, между прочим, денег стоит.

– Ну не люблю я лошадей. Что ж теперь? – вставил племянник.

– А что ты любишь, спрашивается? Молчишь. То-то. А в результате, ты в свои двадцать три года уже две академки брал! Даже армия тебя не исправила! Такой же размазней пришел, как и был. Я рад, что твои родители не дожили до такого позора. Видеть такого сына – худшее наказание!

– Зачем ты так, дядя? – впервые за весь разговор в интонации племянника послышалось подобие недовольства.

– Они недовольны! А я доволен должен быть. Я перед твоим отцом покойным, перед братом своим ответственность несу! Да и перед женой его тоже, земля им будет пухом! А ты вообще понимаешь, что такое ответственность?

Юноша молчал.

– Конечно, где тебе, безответственному дураку, понять такое. Ты же не то, что за других, за себя ответить не в состоянии, – генерал помолчал, задумался немного, а потом спросил:

– А скажи мне, что тебе в жизни интересно?

– В каком смысле? – ответил вопросом на вопрос юноша.

– В прямом. К чему ты стремишься? Каким ты себя видишь через пять, десять, пятнадцать лет?

– Ну я вот, – начал нечленораздельно мычать племянник то, что, по его мнению, должно было понравиться дяде, – хочу закончить институт, потом стать хорошим специалистом… – тут он замялся. Ответить на этот вопрос ему было трудно, потому что будущее, выходящее за границы нескольких месяцев, представлялось ему очень абстрактным и не особенно тяготило его. Несравненно большую значимость имели для него события ближайших нескольких дней и недель. Но обсуждать их с дядей было бы нелепо. Генерал же, напротив, сродни многим людям среднего возраста, невзирая на то, что горизонт его жизни с большой степенью вероятности был неизмеримо короче, чем у молодого поколения, уже давно развил привычку заглядывать вперед на несколько лет, а то и десятилетий, строить конкретные планы, воплощать их в жизнь и, конечно же, сильно переживать по этому поводу. При этом волнения его не ограничивались его собственной жизнью. И хотя здравый смысл подсказывал ему, что не стоит тревожиться из-за того, на что практически не можешь воздействовать, он не мог не переживать за племянника.

– Тогда почему ты не учишься? – перебил его дядя.