Лили и море - [48]

— Я так ничего и не нашел, — говорит Мэрфи, — поэтому в основном отдыхаю. Днем тусуюсь в порту, я нахожу себе подработку на судах, что приносит немного так называемых карманных денег, так что… Потом я иду в сквер, нахожу там приятелей. Сидим, смотрим на проходящих людей. Все отлично. Вечером кунг и суп. Что еще надо?

Джуд отвечает ему односложно. На разноцветном судне парни громко включили музыку. Слышится звук открываемых пивных бутылок.

— Это из-за жажды, — говорит Джуд своим низким голосом.

— Я тебя куда-нибудь увезу, туда, где ты никогда не была, — сказал Джейсон на следующий день. — Место на Кадьяке, о котором ты никогда даже не слышала, оно такое красивое, что аж перехватывает дыхание. Ты — первая, кому я покажу это, но вначале поклянись мне, что ты о нем никому не расскажешь.

Я клянусь. Мы уезжаем. Покупаем сигареты в супермаркете. Мы идем быстрым шагом, чтобы побыстрее покинуть город, по «Тагура Роуд», мимо судоверфи. Я собираю красные ягоды на берегу котлована. Джейсон дает мне целую горсть этих ягод. Мы подходим к мосту, переходим под ним. Этот мост соединяет Длинный остров с городом и маленьким портом, находящимся в бухте Собак. Джейсон останавливается и поднимает голову.

— Это здесь.

Я смотрю на него, не понимая, что он имеет в виду.

— Иди!

Он взбирается по травянистому склону, хватаясь за выступающие камни, поднимается до первых маленьких стальных балок. Я уже там. Мы залазим на опоры, на которых держится мост. Он продвигается по узкому лазу, решетка под нашими ногами позволяет видеть небо. Я иду за ним, сзади. Мы крепко держимся за ограждение со всех сторон. Мой желудок будто узлом завязывается все больше и больше по мере того, как мы поднимаемся все выше и выше, и пустота под нами вырастает. Теперь под нами дороги, тянущиеся вдоль залива, скоро мы нависаем над водой, чайки, которые парят в небе и кричат неистово, и то ниже нас, грохот машин все накатывается и усиливается. Яростно дует ветер, и кажется, что он все больше и больше крепчает. Джейсон следит за моими шагами и пустотой под нами, его челюсти стиснуты, он весь напряжен. Когда уже видна середина пути, он останавливается. Он делает мне знак, чтобы я отдохнула. Мы сидим, болтаем ногами в воздухе.

Внизу, в темной воде, есть опасная плотность. Она медленно движется, от нее расходятся волны, как будто это дышит огромное существо, пришедшее из морских глубин.

Джейсон кричит, чтобы я могла его расслышать:

— Придет время, как-то поздно вечером, я все-таки возвращусь на корабль. Еще вчера вечером…

Он вытаскивает свою гармошку и играет прямо в разряженный воздух, звуки уносит ветер. Я протягиваю ему сигарету. Курим, не пытаясь больше говорить. Я чувствую свое сердце, которое бьется ка?: безумное от головокружения и восхищения.

Когда мы возвращаемся, я чувствую себя так, словно я побывала очень далеко. Я была с Джейсоном Хоббитом, мы шагали по воздуху выше птиц. Ветер хотел нас унести. Джейсон меня оставляет перед статуей погибшим морякам. Я иду по набережной к «Мятежному». Ночь спустилась на порт и город. Я думаю о тех, кто там остался, о ногах, прикованных к земле, к квадратному миру тех, кто таскает за собой груз людских проблем. Я жалею этих людей. Я хотела бы рассказать им, что я возвращаюсь из места, где была выше чаек, там, куда не забирались самые великие из моряков. Но Джейсон взял с меня клятву, что я никому ничего не скажу.

Снова дует ветер. Дэйв говорит, что он приходит из Японии. Птицы низко летят над портом. Работа возобновляется. Как же хорошо в горах. Я хотела бы взойти туда. Корабли уходят поочередно. Парни же проводят время в барах или едут на Гавайские острова. Они готовятся к ловле лосося или укладывают сумки для поездки в Джуно, Бристол-Бей, Датч. Только не мы. Груз белых палтусов ждет разгрузки в трюме, крючковые снасти все еще гниют на палубе.

— У меня кончились деньги, — говорит Джуд. — Шкипер начинает дуться, когда я прошу об авансе, он боится, возможно, что я могу покинуть корабль, не расплатившись.

— Все будет хорошо, если постоянно о себе напоминать. — Я тоже была сломана и раздражена, и не надеялась, что он нам отдельно заплатит за треску и белого палтуса. И кроме того, старик, он нам не заплатит, пока мы не разгрузимся…

— Эй, Лили, — говорит Джон, — слышал, что ты остаешься на «Мятежном» на сезон лосося? Энди об этом говорил этим утром Гордону, ближайшему шкиперу. Я также завербовался на это.

— Легкая работенка! — восклицает Дэйв. — Можно сказать, что тебе везет. Платят за день, за вычетом еды и газойля — все по-честному и чисто. Сто или сто пятьдесят долларов вдень. Ты им сплавляешь лед, беседуешь с красивыми парнями. Ты устраиваешь себе сиесту, когда в конце дня корабль бросает якорь, чтобы перекачать рыбу. В середине ночи вас встречает корабль, такой как, например, «Халаскин Спирит» или «Гардиан», я не знаю, видела ли ты их, этих священных чудовищ, невероятной красоты корабли. Они вас освобождают от рыбы, ваше дело — лишь добыть хороший улов.

— Ах да, — говорю я.

Я думаю о полуночном солнце, как сажусь на краю света, качаю ногами выше самой голубой северной пустоты, ем лед и курю, смотрю, как раскаленный шар катится по небу, задевает горизонт, никогда не раскачиваясь.