Лила, Лила - [41]

Но Джекки скоро завладел и вниманием Сильви. Развлекал всю компанию анекдотами, aperçus и faits divers.[18]

– Как у тебя с мандражом? – крикнул он Давиду. – Томас Манн в молодости так трясся, что мог читать только напившись до бесчувствия.

– Неужели?! – воскликнула г-жа Ребман. – Томас Манн всегда был такой безупречный, такой церемонный.

– В общем, да, вы правы. В молодости мне однажды довелось встретиться с ним в гостях. За все время обеда он почти рта не открывал, только под конец произнес: «Десерт был изумительный».

Джекки разлил остатки вина из бутылки себе и Мари и знаком велел официанту принести новую.

– Как ты оказался на обеде вместе с Томасом Манном? – полюбопытствовала Мари.

– Ах, это долгая история. Раньше я частенько бывал в литературных кругах. – И бросив взгляд на Давида: – Одно время сам подумывал стать писателем.

– А что помешало? – спросила Сильви.

– Что мешает всем планам? Жизнь. – Джекки засмеялся, и все за столом тоже засмеялись.

Официант принес новую бутылку, показал Джекки этикетку. Тот быстро взглянул на нее и в знак согласия небрежно махнул рукой.

– Вы что-нибудь опубликовали? – спросила г-жа Ребман.

– Ты, – поправил ее Джекки. – Как посмотреть.

Он взял у официанта пробный бокал, с видом знатока продегустировал вино и кивком дал добро. К своей последней фразе он не вернулся, и Давид облегченно вздохнул.

Но Мари продолжила:

– И что же ты написал?

Джекки отхлебнул изрядный глоток и посмотрел на Давида.

Когда-то Давид слыхал, что в самые страшные минуты человека иной раз охватывает спокойствие. Пассажиры молча держатся за руки, когда у самолета отказывают двигатели и он беспомощно падает в бурные воды Атлантики. Пациенты спокойно выслушивают результат гистологического исследования, который выносит им смертный приговор. Именно так Давид чувствовал себя в эту минуту. Был совершенно спокоен.

Джекки наконец ответил, по-прежнему глядя на Давида:

– Нечто вроде Давидова романа.

Ну, говори же, думал Давид. И покончим с этим.

– Только я писал далеко не так хорошо. – Джекки ухмыльнулся и поднял бокал.

Помедлив, Давид поднял свой.

26

Мари ненавидела витринные манекены. Она знала массу более удачных способов показать одежду, не натягивая ее на куклу в рост человека. И тем не менее стояла в витрине «Корифея», одевала манекен. Так хотела хозяйка бутика, Габи Йорди. «Может, это и не очень художественно, но художественность мне в данный момент не по карману. По нынешним временам весь расчет на солидных покупательниц, далеких от экстравагантности. А им хочется видеть, как замечательно платье сидит на фигуре. К художественности мы вернемся, когда кризис минует».

Габи Йорди – лучшая клиентка Мари. И возражать ей – себе дороже. Лучше считать это лишним аргументом в пользу решения расстаться с профессией декоратора.

И Мари уныло совала негнущиеся руки манекенов в рукава, а негнущиеся ноги – в брючины, стараясь игнорировать двусмысленные взгляды прохожих мужчин. Это вторая причина, по которой она разлюбила свою профессию: не очень-то приятно выставлять себя на обозрение. У других клиентов можно хотя бы на время работы закрыть витрины шторами. Но не в «Корифее». Габи Йорди считала процесс оформления частью рекламы.

Вот только что кто-то постучал по стеклу. Сперва Мари прикинулась, что не слышит. Но стук повторился. И в конце концов она все-таки оглянулась. Джекки, новый приятель Давида. Он кивнул на бар напротив и жестом показал: дескать, пойдем выпьем. Она отрицательно покачала головой. Он показал на свои часы, на цифру семь. А когда она опять ответила отказом, наморщил лоб, склонил голову набок и по-щенячьи просительно сложил руки на груди.

Мари смягчилась и выпила с ним по бокальчику. Джекки развлекал ее историями из своей жизни в Кении.

– В тысяча девятьсот шестьдесят третьем, незадолго до провозглашения независимости, там прошел слух, что кенийцы устроят кровавую баню экспатриантам, то бишь англичанам, проживающим в стране. И я спросил у своего боя, неужто он в самом деле сможет поднять на меня руку. Парень пришел в ужас. «No, Massa, I could never kill you. I will kill neighbour. And boy of neighbour will kill you».[19]

После Давидовых чтений в Городском театре Джекки появлялся везде и всюду. В «Эскине», куда Давид снова частенько захаживал, Джекки иной раз оспаривал у Ральфа роль единоличного верховода. Давид все чаще приводил его с собой, хотя Мари было бы куда приятнее поужинать с ним вдвоем. И снова и снова он звонками поднимал их с постели и не отставал, пока Давид не надевал брюки и не спускался вниз, чтобы одолжить ему денег. Где и на что Джекки живет, никто понятия не имел. Но он вечно сидел без денег. Временный кризис, как он постоянно твердил.

Поначалу Мари находила его забавным. Однако в последнее время он стал действовать ей на нервы. Не в пример Давиду. Тот смеялся над всеми Джеккиными присказками, даже если слышал их не впервые. Никогда не позволял Джекки расплачиваться, хотя тот порой, пусть и не очень решительно, делал такие поползновения. И присутствие Джекки как будто бы никогда ему не мешало.

«Считай его амулетом, – однажды сказал Давид. – Он принес нам обоим удачу».