Ликвидатор - [9]

Хартман расхохотался:

— Так просто? Вы меня разочаровываете, мистер Вэйн. Я ожидал некоторого сопротивления. Какого-нибудь проявления мужественности.

Вэйн сказал:

— Меня тошнит.

— Тогда присядьте. Устраивайтесь поудобнее. Мы больше не будем это обсуждать. Поскольку вы готовы к сотрудничеству, мы сосредоточимся на том, чтобы получить удовольствие. А завтра вы купите себе билет.

Хартман булькал от довольного изумления. Уайлд уступил ему руль. Он смотрел, как Нидхэм-Пойнт проплывал мимо, пока его свет не слился с сиянием Бриджтауна. «Хильда» уже начала подпрыгивать на усилившейся волне. Было без семи минут час. Чуть больше чем через одиннадцать часов в Сиуэлле объявят рейс на Лондон.

— Когда вы уедете, — сказал Хартман, — я расскажу Хильде о том, кто вы есть на самом деле. Были. Она расстроится. Но вскоре забудет вас.

Ступни Уайлда выскользнули из ботинок и ощупали палубу. Он был осторожным человеком, а «Хильда» теперь двигалась рывками. Пальцы ноги ухватили сосновую смолу.

— Так что мы тоже забудем об этом, — продолжал Хартман. — И как только обогнем Саут-Пойнт, станем разматывать лески. Если, конечно, вы чувствуете себя лучше, мистер Вэйн.

— Я сделаю это прямо сейчас, — ответил Уайлд.

Хартман оперся о руль и стал всматриваться в ветровое

стекло.

— Мне очень жаль, что вы не оказались настоящим мужчиной. У вас такое великолепное тело, мистер Вэйн. Я наблюдал, как вы плавали с моей Хильдой. Смотреть на вас — настоящее удовольствие, у вас крепкие мышцы. Разумеется, мне следовало догадаться еще тогда. Когда-то, очень-очень давно, больше двадцати пяти лет назад, мистер Вэйн, я учил молодых людей сражаться. Я учил их быть крепкими, уметь противостоять трудностям. Мы начинали каждый день с холодного обливания на улице. Вам следует знать, что это было не на Барбадосе. Была зима. Я заставлял их ложиться на землю голыми и шел по их спинам, ожидая, когда кто-нибудь начнет жаловаться. Тогда он снова должен был облиться. Удивительно, но самым лучшим материалом у меня всегда были хрупкие ребята. Им было чего добиваться. Такие, как вы, которые занимались поднятием тяжестей и делали упражнения, больше любили восхищаться собой, чем пользоваться тем, чем наградил их Господь. Но я сентиментальный старый дурак. Вы были такой великолепной парой, вы и моя Хильда. Я даже думал про себя, как было бы славно, если бы в «Бритиш петролеум» этого человека признали своим. У него есть недостатки. Это слабый человек. Но он может дать моей Хильде красивых детей. И даже когда они ответили и я узнал, кто вы есть на самом деле, я все еще был настолько глуп, что надеялся, что вы пошлете меня к черту. Вот почему мы здесь, мистер Вэйн. Вы и я, один на один. Вы — чтобы послать меня к черту, я — чтобы вышибить из вас дух. Не только из-за Хильды. Много времени прошло с тех пор, когда я мог отделать кого-то на вполне законном основании. Когда-то у меня было более чем достаточно таких оснований, и у меня это здорово получалось.

Он гортанно хмыкнул:

— Представляю, что вам в это верится с трудом. Вы глядите на меня и видите жирного старого человека, который потакает своей страсти к хорошей жизни. Не стоит обманываться. Когда-то я был экспертом, и у меня хорошая память. А вам я с удовольствием сделаю больно, мистер Вэйн. Потому что понимаю, как глубоко ошибся в вас. Вы не барракуда. Барракуда опасна. Я уважаю опасные вещи. Но вы, мистер Вэйн, вы напоминаете мне рыбу-прилипалу, маленькую и незначительную, прильнувшую к брюху акулы.

Уайлд встал. Он сделал один-единственный шаг вперед, прочно упершись босыми ногами в колышущуюся палубу. Хартман увидел его отражение в ветровом стекле и повернулся.

— Что вам угодно? — спросил он и засмеялся. Он размахнулся своими мощными кулачищами-молотками. Уайлд увернулся и сделал ложный выпад, как бы целясь в живот. Хартман опустил руки, и его тело подалось вперед. Уайлд отступил в сторону и замахнулся. Жесткое и твердое, как кусок железной трубы, ребро ладони, сконцентрировав все сто восемьдесят фунтов его костей и мускулов, врезалось в основание черепа Хартмана, дюймом ниже правого уха. Хартман, казалось, удивился, но не издал ни звука. Его кулаки расслабились, колени подогнулись, и он мешком свалился на палубу. Моторная лодка вздрогнула, винт на мгновение потерял ритм. Уайлд помахал рукой и встал на колени. Он перекатил мертвеца на спину и засунул руку ему под рубашку. Через минуту он окончательно удовлетворился. Затем поднялся, посмотрел на маяк Саут-Пойнта и, осторожно подвинув тело Хартмана, ухватился за руль. Луна вышла из-за облака, и ночь заблистала. Было двадцать три минуты второго.

Глава 3

Качка усилилась. С южной стороны лодку стало захлестывать. Суденышко крутилось и вертелось под Уайлдом. Как он и подозревал, оно совсем не годилось для неспокойного моря.

В два часа он увидел огни Крейн-Вью. До самого порта буруны сливались в непрерывную белую линию. Уайлд закрепил руль и ушел из кабины. Брызги летели через борт и разлетались по палубе, делая ее скользкой. Он прополз вперед и сел на крышу каюты, вытащил якорный конец, потом спустился и достал из-за койки отрезанный кусок каната. Он привязал якорь к животу Хартмана, закрепив канат вокруг плеч и под бедрами. Перетащил мертвеца к кабине и подумал, что двести пятьдесят фунтов было, вероятно, слишком осторожной оценкой. Пот катился по его спине, рубашка промокла насквозь. Еще один рывок, и Хартман оказался на палубе, толчок — и он полетел за борт. Уайлд вернулся к светящемуся компасу, посмотрел карту; под килем было восемьдесят футов.