Лики зазеркалья - [9]

Вот так все и вошло в свое русло. Моя жизнь наладилась. Я даже начала получать от нее удовольствие. Я больше не боялась своей работы, у меня появилось хобби, а время общения с матушкой свелось к минимуму.

И все меня устраивало, поскольку не предвещало ни катаклизмов, ни страстей, ни разочарований.

А потом я стала замечать этих странных посетителей. Что в них было странного? Многое. И ничего. Они были двух видов. Прекрасные женщины, которые, казалось, горели огнем. Как та красотка, что прошляпил Игорь. Их всегда интересовало стекло и ничего больше. Они не были разговорчивы и на меня взирали с легким презрением. Но они приходили довольно редко.

В отличие от других. Эти, вторые, появлялись почти каждую ночь. Все они были чем-то похожи на меня. Да-да, представьте себе. Такие же квадратные, невысокие, корявые. Я даже обозвала их про себя родственниками. Если дамы оставляли после себя ощущение чего-то невероятно восхитительного, то у этих была совершенно незапоминающаяся внешность. Вот разговариваешь с человеком, смотришь на него, видишь. А стоит ему отвернуться, как уже не можешь вспомнить лица. Почему-то они все казались мне бородатыми, хотя всегда были гладко выбриты. Я даже специально пялилась на эти квадратные подбородки. Никакой видимой растительности, а впечатление бородатости все равно присутствует.

Но самым необъяснимым было то, что я сама не понимала, на каком языке разговариваю, что с одними, что с другими. Вроде не на русском — подсознательное такое ощущение — но совершенно не напрягаюсь в выборе слов. Но и не на английском, опять же потому, что не напрягаюсь. Ни одного конкретного слова вычленить из наших диалогов, чтобы потом идентифицировать языковую принадлежность, мне так и не удалось.

И наконец, я никогда не видела, как они уходят. Впрочем, как приходят, тоже. И это было тем более странным, что сижу-то я фактически в витрине. Человек открывает стеклянную дверь в стеклянной стене. По идее, я должна увидеть, направо он потом свернет, или налево. Но эти просто исчезали, выйдя из моего магазинчика.

Будь я менее приземленным человеком, я могла бы напридумывать себе невесть что, но я, особо не заморачиваясь, приняла как данность сам факт их существования. Ну, ходят тут всякие, так что поделать-то? Работа у нас такая.

И все же чем-то они меня привлекали. Не ослепительные огненные красотки, а эти квадратные, безбородо-бородатые. Какое-то сродство с ними я чувствовала на самом деле, хоть и прозвала их родственниками в шутку. И дело тут было не в нашей внешней похожести. Почему-то, каждый раз, когда уходил очередной такой посетитель, моя душа устремлялась за ним следом. Словно что-то внутри меня просило их взять меня с собой. Куда? Не знаю. Но ощущение того, что мое место не здесь, а где-то в далеком далеке, о котором знают только они, возникало с появлением каждого такого покупателя.

Не скажу, что это было неприятное чувство. Скорее, для меня, начисто лишенной романтики в жизни, с ними было связано что-то романтическо-прекрасное. "Прекрасное в своем уродстве", — осаживала я сама себя и старалась не смотреть в зеркало. Комплексы устраивали вакханалию. Я мысленно представляла холодный душ и старалась не затягивать беседы с этими посетителями. Хотя очень хотелось расспросить их. О чем? Я и сама не знала, но чувствовала, что если смогу сформулировать вопросы, ответы изменят мою жизнь. Вот только зачем мне ее менять? Здоровый практицизм загонял в клетку рационального нелогичные, смутные, ненужные ощущения. И постепенно я привыкла и к этому тоже. В конце концов, некоторое эмоциональное разнообразие в моей скучной работе было даже приятным.

Как-то я даже рискнула спросить о них у Иринки, но она меня просто не поняла. И хотя мне грустно было думать, что я сама их придумала, так, опять-таки, было проще.

Я разложила макраме на прилавке и разглядывала, что получилось. У меня кончилась хорошая пенька, с которой я привыкла работать в последнее время, и я, не успев проехать в нужный магазин, по дороге на работу купила первое, что попалось. А попался мне отвратительный серебристый шнурок китайского производства.

Сначала, сматывая пасму в клубок, я даже подумала, что не смогу с ним работать. Но стоило завязать первую пару узелков, как пальцы словно дрожью пробило. Я не смотрела, что делаю, но чувствовала нездешнюю гармонию невероятно сложного узора.

И вот теперь передо мной лежало нечто совершенно потрясающее. Впаянный в неправильную, изрезанную по краям форму, рисунок узора напоминал какой-то кабалистический символ или пентаграмму. В нем было что-то величественное и таинственное. Казалось, еще чуть-чуть и я смогу понять глубинный смысл этого древнего (я была в этом уверена) символа. Но осознание, как всегда, ускользало.

И тут вошел один из них. Из этих. И застыл, глядя на мое макраме.

— Сколько? — спросил он.

— Это не продается, — улыбнулась я, — Это я сама сделала, для себя.

— Продай! — попросил он.

— Не могу, — вздохнула я, — не положено. Я на этом работу потеряю.

Вид у него стал совершенно несчастный. Казалось, все его существо тянется к странному плетению причудливого узора непонятно для чего предназначенной фигнюшки. Мне стало его жалко. А признание этим странным квадратным типом моих способностей согрело душу. Свое удовольствие от этой штуки я уже получила, пока ее делала. Мне она, в общем-то, на фиг не нужна. Тем более, я так и не поняла, подо что ее такую приспособить можно.