Лики Японии - [50]

Вулкан Фудзи правильным конусом одиноко вздымается почти на 4 тысячи метров прямо из низины и меняет свой облик в зависимости от того, с какой стороны к нему приближаешься. Порой он предстает в женственно мягких, порой — в сильных, исполненных величия, суровых линиях. Его вершина чаще всего скрыта облаками. Наиболее красив вулкан в конце декабря, поэтому многие художники и фотографы предпочитают встречать Новый год поблизости от вулкана. Возможно, Ямабэ Акахито, один из крупнейших японских поэтов VIII века, странствовал в окрестностях вулкана именно в это время года, когда написал оду о нем:

… Лишь только небо и земля

Разверзлись, — в тот же миг,

Как отраженье божества,

Величественна, велика,

В стране Суруга поднялась

Высокая вершина Фудзи!

… И вот, когда я поднял взор

К далеким небесам,

Она, сверкая белизной,

Предстала в вышине.

И солнца полуденный луч

Вдруг потерял свой блеск,

И ночью яркий свет луны

Сиять нам перестал.

И только плыли облака

В великой тишине,

И, забывая счет времен,

Снег падал с вышины.

Из уст в уста пойдет рассказ

О красоте твоей.

Из уст в уста, из века в век,

Высокая вершина Фудзи!{Пер. А. Е. Глускиной}

Хотя Новый год уже давно был позади, нам повезло: когда мы прибыли к озеру Ямана, одному из пяти крупных озер у подножия Фудзиямы, небо очистилось и по сияющей синеве проносились лишь разрозненные облака. От легкого ветерка озеро покрылось рябью, и в неспокойной воде отражался конус вулкана. Увлекшийся пейзажем правовед не мог больше сдерживаться — в мгновение ока установил свой мольберт, бросив мне:

— Садитесь в машину и поезжайте вверх по склону!

Однако я предпочел любоваться Фудзи со стороны озера и потому стал прогуливаться вдоль песчаного берега, любуясь видом маленьких, почти четырехугольной формы неглубоких рыбачьих лодок, и незаметно для себя дошел до деревушки Хирано. Дома с низкими четырехскатными тростниковыми крышами напомнили мне старые домики рыбаков на моей родине. Откуда-то доносились детские голоса. Пройдя несколько шагов, я очутился на небольшой детской площадке с гимнастическими снарядами и горкой для катания. Несколько мальчишек упражнялись на перекладинах, больше там никого не было. За голым кустарником поблескивала голубизной железная крыша маленького буддийского храма XVII (или XVIII) века, который, несмотря на вычурные украшения, выглядел бы со своими арками весьма изящно, если бы не тяжелая железная крыша, полностью его изуродовавшая. Прежде храм имел тростниковую крышу, как и все дома в деревне, где было не более 30 дворов.

Неожиданно я наткнулся на чью-то могилу со скромным прямоугольным надгробием из темного шлифованного мрамора. Высеченная на нем надпись гласила: «Здесь покоится Тамаки Миура». Могила между храмом и детской игровой площадкой производила странное впечатление. В вазы слева и справа от камня было вставлено несколько жалких зеленых веток — все, чем была богата природа в это время года. За могилой наверняка ухаживали. Я постучал в дверь храма, но никто не отозвался. Стучаться в жилые дома мне не хотелось. Я подумал: целых 20 лет эта певица с блеском выступала на всех сценах мира, а теперь в полном уединении покоится на берегу озера Ямана рядом с Фудзи.

И вот опять я увидел Тамаки Миуру в саду Гловера в Нагасаки в виде небольшой бронзовой статуи, утопающей среди пышноцветущих голландских тюльпанов. Скульптор изобразил ее в роли мадам Баттерфляй.

О чем же говорила памятная доска перед домом Гловера? В 1859 году города Нагасаки, Канадзава и Хакодате стали портами свободной торговли, в связи с чем британский подданный Томас Блейк Гловер (1838–1911) прибыл в сентябре 1859 года в Нагасаки с целью обосноваться здесь и заняться торговлей. В семидесятых годах XIX столетия правительству пришлось столкнуться с волнениями самураев. Самое крупное восстание было подавлено. Стремясь отвлечь внимание самураев от внутренних дел, правительство встало на путь внешнеполитических авантюр, обещая им участие в захватах. Тогда-то Гловер открыл бюро и активно занялся импортом огнестрельного оружия, боеприпасов, военных кораблей и т. п. Этим перечисление «заслуг» мистера Гловера не закончилось.

Автору этих строк с трудом удалось подавить в себе желание добавить к написанному несколько комментариев, однако тогда ему важнее было переключиться мыслями на другой город, в котором однажды (также на памятной доске) он уже видел имя Гловера. Город этот, как и Нагасаки, претендовал на звание «Неаполь Востока». Но с тех пор как тот, другой город (а это был Кагосима) в 1960 году заключил договор о побратимстве с итальянским Неаполем, ему определение «Неаполь Востока» подошло больше, к тому же и по ландшафту он больше соответствует Неаполю. Почему в Японии столь падки на сравнения своих городов с европейскими? Осака, например, именует себя «Венецией Востока».

Кагосима расположена на расстоянии примерно 150 километров юго-восточнее Нагасаки, на юге самого южного острова Японии. Столица одноименной префектуры, она по числу жителей (400 тысяч) ненамного уступает Нагасаки. До 1872 года Кагосима называлась Сацума. Сацума-имо («клубни из Сацумы») именуют сегодня в Японии бататы, или сладкий картофель, — продолговатые клубни, размером в два или три раза превосходящие мужской кулак; поджаренные на древесном угле, они продаются даже на улицах. Лишь в Кагосиме эти клубни называют не «сацума-имо», а «кара-имо» («клубни из Китая»), причем Китай в данном случае упоминается не как географическое понятие, а в качестве синонима далекой страны. Никто толком не знает, как сладкий картофель попал в Японию. Первые упоминания о нем относятся к XVI веку, а в XVIII веке его уже начали широко культивировать. Японцы уверены, что они умерли бы с голоду, если бы не было этих высококалорийных клубней. Сороковые годы нашего столетия — не такое уж далекое прошлое, чтобы не помнить, что тыква и сацума-имо зачастую заменяли рис.