Лики любви - [2]

Такая веселая и захватывающая жизнь, однако, подействовала на девочек по-разному. Констанс, и так довольно замкнутая, боялась разочаровать дедушку и его замечательных друзей и старалась быть послушной и «правильной». А хохотушка Бри, напротив, регулярно испытывала терпение мсье Фонтеро.

Впрочем, сейчас Констанс не собиралась вспоминать детские проделки сестры. Ее гораздо больше интересовало настоящее. Два года назад Гийома не стало – он ушел из их жизни так же вольно и внезапно, как и появился в ней. Уже после похорон семейный доктор поведал им, что последние несколько лет мсье Фонтеро пытался вылечиться от рака, но категорически запретил рассказывать об этом членам семьи. «Нечего отравлять девочкам жизнь беспокойством за чокнутого старикана! – весело объявил он врачу. – Я вовсе не хочу, чтобы они оказались прикованными к моей постели и заодно приковали к ней и меня!» Он и в самом деле до последнего момента не оставлял своих вечных пирушек и организовывал какието вечеринки, ни взглядом, ни жестом, ни выражением лица не выдавая, что мучается от страшных болей. Лишь за несколько дней до смерти Гийом слег и уже не смог подняться. Ошарашенной Брижит как раз хватило времени, чтобы написать кузине в Америку, а бросившая все свои дела Констанс успела только на похороны. Ей даже не удалось поплакать над могилой деда – Гийом завещал, чтобы на его похоронах была музыка и танцы, а кто-то из его молодых друзей-скульпторов по еще прижизненной просьбе почившего вырезал на его надгробии: «Салют! Не смейте рыдать обо мне – это испортит мне настроение там, где я сейчас!»

После смерти Гийома Констанс почти сразу вернулась в Америку. Ей была невыносима мысль о том, что надо разбираться с бумагами и счетами деда. Все эти обязанности как-то сами собой легли на плечи Брижит, которая проявила прекрасную деловую хватку. С тех пор она часто писала кузине что-то про ее долю наследства, но Констанс не нуждалась в деньгах. За десять лет она сделала успешную карьеру, еще в студенческие годы выбрав профессию художника-декоратора. Теперь картины невероятно модной художницы мадемуазель Лакомб украшали многие дома Лос-Анджелеса.

Однако при всем внешнем благополучии Констанс гораздо чаще чувствовала себя несчастной, чем счастливой. Она была уважаема, принимаема, любима поклонниками своего таланта, но при этом глубоко одинока. Ее постоянно окружали друзья, но девушке остро не хватало той сердечности, к которой она привыкла в доме у Гийома, и той близости, которая была у них с кузиной. Да и отношения с мужчинами не складывались. Констанс как-то с тоской написала Брижит, что самый длинный в ее жизни роман продолжался всего два месяца. Она остро переживала внутреннее одиночество, мечтая найти наконец человека, который поймет ее и согреет. Но раз за разом ее ожидало тяжкое расставание.

Последний разрыв дался Констанс особенно тяжело. Успешный голливудский продюсер, с которым она познакомилась на отдыхе в Майами, пригласил ее переехать к себе и уже заговаривал о свадьбе, когда все вдруг пошло прахом. Женщина чувствовала, что постепенно они отдаляются друг от друга. Их связывала только страсть – в постели они становились единым целым, но, едва покинув ложе любви, снова расходились в разные стороны. Она не понимала, что происходит, но ощущала, что и новый кавалер не в силах заполнить пустоту под сердцем. Он, видимо, тоже это почувствовал – и неизбежное расставание было особенно горьким, потому что очередной возлюбленный обвинил Конни в черствости и неспособности его понять.

Прорыдав целую ночь, утром Констанс позвонила кузине. Бри даже не дослушала ее слезливые откровения. «Немедленно бросай все и приезжай! – потребовала она. – Я точно знаю, что тебе нужно!» Рецепт был прост: магазины, картинные галереи и улицы родного города. Приехавшая Констанс с удивлением обнаружила, что кузина практически постоянно чем-то занята и у нее совершенно нет времени на подругу детства. Брижит шутливо возмущалась, что она и не нужна Конни – ей нужен Париж. И уже через несколько дней прогулок по улицам, площадям, магазинам, кафе и посещений небольших музеев и картинных галерей на Монмартре мадемуазель Лакомб поняла, что кузина абсолютно права – все эти годы ей очень не хватало любимого города! Искрящийся, переливающийся весенний Париж радовал ее, словно забытая, но любимая игрушка. Ей вдруг показалось, что она стоит на пороге счастья – безграничного, как океан. И если кому под силу было исцелить ее от душевных терзаний, то только солнечному Парижу!..

Констанс снова посмотрела на часы. Ну что ж, Бри придется извиняться. Если к получасовым опозданиям кузины она привыкла с детства, то час – это уже слишком! Хорошо еще, что в любимом кафе подают такой дивный кофе, а певец мурлычет что-то из репертуара Джо Дассена – любимца Гийома Фонтеро и двух его внучек. Констанс чувствовала, что может просидеть здесь хоть день, хоть год, нежась на солнышке, провожая взглядом прохожих и слушая нежные мелодии из детства. Однако опоздание Бри было плохим знаком…

Еще до отъезда из Парижа Констанс знала, что Гийом является организатором и владельцем какого-то таинственного клуба. Бывавшие у них в гостях люди часто оговаривались, что они познакомились именно там. Но юную Конни это никак не волновало, а после смерти деда она не желала разбираться с его делами. Брижит взяла на себя управление всеми активами, в том числе и клубом, а мадемуазель Лакомб в далекой Америке особо не задумывалась о том, какого рода бизнесом занимается кузина. Но стоило ей, вернувшись в Париж, увидеть, что Брижит чуть ли не сутками занята, как Конни ощутила укор совести. Ничего удивительного, что Бри ни разу не смогла вырваться на ее выставки в Америке! Фактически после смерти Гийома ей пришлось стать главой их небольшой семьи, а заокеанская кузина ей ничем не помогала.