Лики любви - [17]

— Я хочу попробовать начать всё заново в новой стране, где меня никто не знает, и не будет лезть в мою жизнь. Я хочу особенного мужчину, чтобы он смог заставить меня думать о нём каждый день, чтобы он заставил меня сойти с ума, чтобы я записочки писала, чтобы он на меня смотрел… Я хочу быть женщиной, хочу мужского плеча, хочу спокойствия. А я выхожу на амбразуру — нате, стреляйте! Меня столько раз на кострах сжигали за эти три года, вам и не снилось!

А пока жизнь идёт своим чередом: готовится к театральной премьере, потом собирается заняться живописью. А ещё — благотворительностью и написать книгу…

Пушкинскую строчку «любви все возрасты покорны» любят цитировать, когда речь идёт о старческом всплеске чувств. Но строчка-то вырвана из контекста! Ведь там речь вот о чём:

Любви все возрасты покорны;

Но юным, девственным сердцам

Её порывы благотворны,

Как бури вешние полям:

В дожде страстей они свежеют,

И обновляются, и зреют —

И жизнь могущая даёт

И пышный цвет и сладкий плод.

Но в возраст поздний и бесплодный,

На повороте наших лет,

Печален страсти мёртвый след:

Так бури осени холодной

В болото обращают луг

И обнажают лес вокруг.

Впрочем, не всё так печально. Вспомним шукшинского персонажа по прозвищу Беспалый. Там тоже любовная история, из-за чего он и лишился пальцев. Правда, речь шла о заурядной измене, но герой-то как рассуждал? «Всё же, как ни больно было, это был праздник. Конечно, где праздник, там и похмелье, это так… Но праздник-то был? Был. Ну и всё».

Школьный роман

Американской учительнице Мэри Кей Летурно, которая к 34 годам имела четверых детей, понравился ее 12-летний ученик. Понравился настолько сильно, что в результате история растянулась на десятилетия, семь из которых Мэри провела тюрьме. Журналистам новостей хватило надолго, потому что не только страна, но и чуть ли не весь мир ждал подробностей и продолжения.

Ученик этот с раннего детства чувствовал себя мачо. Да и рослым был Вили Фуалаау не по годам. Смуглый, с курчавыми волосами и наглой улыбкой.

«Да со мной любая пойдет, стоит только попросить!» — говорил он своему брату.

«А училку соблазнить слабо?» — поинтересовался брат. И предложил пари на двадцать долларов.

Школа, где Мэри Кэй учила детишек, находилась в неблагополучном районе одного из пригородов Сиэтла. Там жили беженцы из Камбоджи, чернокожие, эмигранты с тихоокеанских островов Самоа. Именно с этих островов и приехала семья Вили.

Отец семьей не очень интересовался — тем более, сидя в тюрьме за вооруженное ограбление. Весь прокорм зависел от матери, которая работала в пекарне.

Что касается отношений между полами, то полинезийские традиции, которые даже на чужой земле умирают не сразу, на этот счёт позволяют многое. До брака молодёжи можно практически всё. А вот при выборе жены уже надо было учитывать некоторые запреты, самым серьёзным из которых считался брак между вождем и простой женщиной. Ясно, что на новой родине Вили этот запрет был, что называется, не в тему. Прочих назиданий, привычных для европейцев, вроде: «кушай хорошо, не испачкай штанишки, осторожней переходи улицу», не было вовсе, и потому дети отличались самостоятельностью. Эти подробности — для тех, кто никак не поймёт, как это пятикласснику могло прийти такое в голову.

Сказано — сделано, тем более что Вили уже был у учительницы в числе любимчиков.

Биография Мэри мало чем напоминала жизнь её ученика. Она была четвертым ребенком в семье преподавателя колледжа Джона Шмитца — ревностного католика и консерватора. Правда, у этого сторонника строгой морали было двое внебрачных детей, что поставило крест на политической карьере.

Зато у Мэри всё шло хорошо: вышла замуж за красавца Стива Летурно, менеджера багажной службы компании «Аляска Эрлайнз», у них был собственный дом, четверо детей. Но мать не погрязла в быту и пеленках: Мэри закончила университет и стала учительницей средней школы.

Правда, брак дал трещину: у супруги были основания думать, что муж ей изменяет. Да и с деньгами появились проблемы, о чём не давали забыть неоплаченные счета. А тут этот Вили… Он учительнице нравился — внешне выгодно отличался от одноклассников, был способнее их, к тому же неплохо рисовал и не стеснялся говорить, что думает. С некоторых пор он вдобавок старался всеми способами привлечь её внимание. «Этот его взгляд… Он меня буквально раздевал им, — вспоминает Мэри. — Было ясно, что мысли его были вовсе не об учебе». Однажды на перемене он включил маленький магнитофончик, и заиграла песня «Хей, леди, я хочу быть твоим мужчиной…» Ей было приятно, что Вили оставлял на её столе рисунки, посвященные «любимой учительнице», а также романтические стихи. Когда коллеги намекали, что её отношения с школьником смахивают на флирт, она лишь пожимала плечами: мол, какой там флирт… Тут ещё отец тяжело заболел, и трогательно влюбленный подросток, по её собственному признанию, стал для неё светом в окошке: «Однажды Вили спросил меня, сколько лет я собираюсь прожить. Я ответила: „Лет до ста точно проживу, потому что моей бабушке уже исполнилось сто“. „Тогда я не собираюсь жить дольше 80, — сказал Вили, — потому что ни дня не смогу прожить без вас“. Это были самые романтичные слова, когда-либо сказанные в мой адрес».