Ликей - [39]

Джейн занесла результаты в статистику. Она писала статью по статистике генных нарушений, и собственно, ради этого ежедневно проверяла результаты лаборатории. В некоторой задумчивости стала убирать за собой препараты, выключать микроскоп и компьютер…

Иногда начинаешь жалеть, что вмешательство в геном человека запрещено. Всего только удалить лишнюю хромосому на ранней стадии — и вместо дауна родится нормальный ребенок. Еще проще устранить точечные нарушения… а вместо этого приходится рекомендовать аборт. Конечно, техника абортов сейчас прекрасная, женщина может забеременеть снова хоть через неделю, осложнений практически не бывает… Но что-то в этом все же чудится неправильное. Где грань между яйцом и цыпленком? Между клеточным шариком и маленьким человечком? Как ни убеждай себя, что плод — не ребенок, что никаких моральных страданий тут быть не может, все равно где-то в душе свербит, когда выкидываешь плод, как «неудачную попытку»… А почему не вылечить еще не рожденное существо?

Но конечно, так можно очень далеко зайти… Вмешательство в геном, евгеника, тут недалеко до создания монстров. Так тоже нельзя…

Господи, какая счастливица Беатрис! Занимается своими коровами… там уже давно созданы монстры, горы вечно жующего мяса, или — с двойным, с тройным выменем, постоянно сочащимся молоком, текущим по сосудам-заборникам к общему хранилищу. Живет в блаженном мире чистой науки, созерцая целыми днями чудные картины под микроскопом, размышляя о тайнах жизни… Разве такую миссию можно назвать тяжелой? Естественно, она не любит дежурство в социале — а кто его любит? Но хоть все остальное время Беатрис проводит по-человечески.

Джейн глубоко вздохнула, вышла из лаборатории… Но ведь она Воин Света. Ей ли жаловаться? Ликеид, работающий на Благо Человечества… несущий людям счастье, свободу и свет. Чем труднее ее задача, тем почетнее выполнение.

И потом, размышляла она, уже шагая по аллее к жилому комплексу, глядя на снующих в ветвях суетливых белочек, на все это можно посмотреть и по-иному. Плод — еще не ребенок, не человек, это лишь потенция… ведь точно так же из миллионов сперматозоидов лишь один оплодотворяет яйцеклетку. Самый-самый… так же и мы позволяем лишь немногим — но уже действительно великолепным, здоровым, развитым экземплярам — родиться и стать людьми.

Что-то ты совсем расклеилась, Дженни, сказала она себе. Ведь проходили же в Колледже медицинскую этику… как будто первый раз все это слышишь. Или это нервы так расстроены?

Нервы и в самом деле жутко расстроены после этой инспекторской поездки. Словно давящий, тяжелый груз лег на душу. И даже разобраться в нем — не то, что сбросить — нет никакой возможности. Ну давай вот попробуем разобраться…

Во-первых, нищета, бескультурье, грязь — как тяжело, неприятно это видеть. Даже здешняя столичная консультация по сравнению с этим — просто рай. Во-вторых, неизвестно, как помочь… особенно с этой Петрозаводской проблемой, с этим ужасным фашистским законом… ставящим вне закона людей, не выполняющих рекомендации (а ведь они потому так и называются — рекомендации, не разрешения и запрещения, не приказы — что их выполнять по определению не обязательно). В-третьих, пережитое нападение. Джейн на тренировках, на Испытании переживала гораздо худшее в физическом смысле… но вот эти горящие ненавистью глаза, устремленное на нее дуло. И в-четвертых, Алексей… вот это, наверное, самое непонятное и, наверное… да, наверное, то, что больше всего тревожит меня, с некоторым удивлением созналась себе Джейн.

Да, он непонятная, странная личность. Но мало ли странных людей? Вообще каждый человек по-своему уникален. Ну, получил хорошее образование… может, кто-то из родителей — ликеид, мало ли. Отличный пилот, бывший военный — поэтому и не труслив, и можно положиться на него. Вообще странно немного то, что летчик-истребитель, да еще воевавший, мог быть не-ликеидом. Но всякое в жизни бывает, тем более — в России. Нет, все это не то… все не то.

Джейн вошла в прохладный подъезд, поднялась по лестнице, дверь мягко раскрылась, ощутив походку хозяйки. Собаку, что ли, завести… так тоскливо — приходишь, и некому тебя даже встретить.

Или друга… Только кандидатур подходящих что-то нет. Да и с Сэмом такие странные отношения завязываются.

Джейн сбросила рабочий костюм, надела мягкие домашние шорты и блузку.

Нет, дело не в каких-то особых качествах Алексея. Дело в том сне. На следующий день после возвращения из поездки Джейн приснился сон.

Будто она — невеста Алексея. И все, как положено — белое платье, фата, и на фате еще сверкают россыпью мельчайшие бриллианты (как она представляла себя невестой в детских мечтах). На руках ее — тонкие шелковые перчатки до самых локтей. И Алексей, в черном изящном костюме, немного смущенный, стоит рядом. И там, во сне, он бесконечно дорог Джейн. Она любит Алексея — ведь это ее жених, ее почти муж, она сама его выбрала… Она все время смотрит в лицо жениха, и не может оторваться, и знает, что вокруг люди, толпа людей, мама, отец, Джеф, и много-много каких-то незнакомых, оживленных, радостных и счастливых… Но она не замечает этих людей, она видит только его, Алексея… Алекса… Алешу (ведь по-русски это имя сокращается как Алеша, вспомнила она во сне). Она счастлива так, как не была счастлива никогда в жизни. И вот жених осторожно, бережно берет ее под руку… И она идет рядом с ним, и вдруг чувствует, что руку он держит неестественно, что плечо его по-прежнему забинтовано… да и костюм не черный, а синий — это летная форма, а не костюм. И тут они входят в Храм. Но это не храм Афродиты, а какой-то совершенно незнакомый, никогда не виденный, маленький, круглый, сияющий свечами, позолотами и какими-то древними русскими ликами храм. Но ведь мы хотели получить от Афродиты таинство брака, хочет она сказать… зачем же мы пришли сюда? Разве здесь женятся? На этом месте Джейн проснулась.