Лидия - [6]

— Спасибо, — сказала голова. — А теперь встаньте с кровати.

Было похоже на то, что я оказался внутри огромного неисправного механизма, повторяющего одно и то же действие до тех пор, пока не кончится ток, или не умрёт единственная подопытная свинка.

Я встал.

— Хорошо, — обречённо сказал я. — Я стою. Что теперь? Назвать своё имя?

Череп застыл на секунду, изучая меня своим немигающим взглядом, а затем отодвинулся обратно к двери.

— Назовите своё имя.

— Алексей Тихонов.

— Сядьте на кровать.

— Меня зовут Алексей Тихонов! — закричал я. — Вы слышите?! Алексей Тихонов! Алексей Тихонов! Я техник-навигатор на…

— Сядьте на кровать, — взвизгнул череп и закачался на кронштейне.

Я вытащил из кармана пластиковый куб.

— Алексей Тихонов, — сказал я и посмотрел на куб; тот был оранжевого цвета. — Алексей Тихонов.

— Сядьте на кровать! — завопил срывающимся на звон голосом череп.

Я подкинул куб в руке — пластиковая игрушка была совсем лёгкой, и я сомневался, что попаду в раскачивающуюся над комнатой металлическую башку. Однако я уже не мог просто подчиняться бессмысленным приказам, надеясь, что у этого механизма когда-нибудь замкнёт электрическую цепь.

Я размахнулся и изо всех сил метнул куб в робота на кронштейне. Куб угодил прямо в горящий красный глаз и, не причинив роботу видимого вреда, отскочил на металлический пол.

Однако лошадиный череп обезумел.

Он вздрогнул и, издав пронзительный свист, принялся раскачиваться из стороны в сторону. Кронштейн поскрипывал и гудел, прогибаясь от натуги; казалось, он в любую секунду может сорваться со стены, и вся эта противоестественная конструкция с лязгом обрушится на пол.

— Агреееессия! Прессссссекаться! — визжал череп.

Я испугано попятился и упёрся ногами в кровать. Свет стал таким ярким, что я уже не различал ни потолка, ни стен — только оглушительное белое сияние.

— Агреееессия! Недопустимо! Бууууууудет…

Раздался тяжёлый глухой удар — взбесившийся лошадиный череп, описав широкую дугу на вытянутом кронштейне, с размаху впечатался в светящуюся стену и тут же отлетел назад, как по инерции, и, пронёсшись над комнатой, врезался в стену с противоположной стороны двери.

— Агрессия! Пре…

Голос потонул в надсадном треске помех, а электрический глаз на голове часто замигал, как если бы от ударов внутри этого механизма оборвались контакты.

Послышался ещё один удар — на сей раз с металлическим отзвуком. От робота отлетела мелкая деталь, и я невольно прикрылся руками, услышав лишь, как что-то металлическое со скрежетом заскользило по полу. Когда я опустил руки, красный глаз уже не горел, а обезображенный, помятый череп безвольно свисал над полом на прогнувшемся кронштейне.

Голова была мертва.

Я вовсе не чувствовал радости от внезапного самоубийства своего мучителя. Я долго стоял у кровати, глядя на тонкий суставчатый кронштейн, который продолжал покачиваться с тонким раздражающим скрипом. Было похоже на то, что он едва выдерживает вес поникшего лошадиного черепа и может переломиться в любую секунду.

Наконец, я решился и сделал несколько шагов к двери.

Череп теперь висел совсем низко и, возможно, подпрыгнув, я даже смог бы достать до него рукой. Однако вместо этого я остановился посреди комнаты и, вздохнув, оглянулся по сторонам.

Свет резал глаза, потолка было не видно; меня окружала пронзительная белая пустота.

— Вы здесь? — крикнул я, запрокинув голову. — Вы наблюдаете?

Мне никто не ответил.

— Что вам от меня нужно? — спросил я. — Где я? Где Лида? Почему вы не можете просто…

Под потолком раздался отрывистый щелчок, и комната тут же погрузилась в темноту.

97

За окном было так темно, что я не видел ничего, кроме собственного отражения. Если поначалу я ещё пытался как-то убедить себя лечь спать — ведь от меня больше ничего не зависело, я сделал всё, что мог, и теперь мне оставалось лишь ждать, — то когда на часах перевалило за двенадцать, я уже и не пытался заснуть.

На следующее утро, в десять, должны были объявить результаты.

Все решения давно были приняты, список студентов составлен, однако в силу странной садистской традиции оценки за вступительные экзамены и итоговые проходные баллы скрывали до самого последнего момента, наслаждаясь мучениями абитуриентов, чья судьба решалась путём подсчёта среднего арифметического.

Я настроил извещения на своём суазоре так, чтобы в тот самый момент, когда на портале института вывесят список принятых на авиакосмическое, зазвучало бы противное торопливое контральто, которое я обычно использовал в качестве мелодии для будильника. Впрочем, какие бы результаты ни появились на портале, я бы всё равно поехал в институт, чтобы убедиться лично — как если бы не доверял автоматическим извещениям и сетевым новостям.

Мать моя давно спала, а я лежал на кровати и в десятый раз перечитывал историю технологического, щедро сдобренную странными, нарочито состаренными фотографиями, словно мою будущую, как я надеялся, альма-матер основали несколько веков назад. В действительности строительство институтского городка завершилось лишь за десять лет до моего рождения. В статье, которую я нашёл в открытом доступе в сети, рассказывалось о том, как долго подбирали подходящее место — вдали от городского шума и бесчисленных многоярусных дорог, у реки, в окружении густых вечнозелёных лесопарков. Я представлял свою комнату в общежитии (как широкий профессорский кабинет с разноцветными снимками на стенах), представлял, как зимой буду гулять у замёрзшей поймы после удачного зачёта, не решаясь выйти на тонкий, припорошенный снегом лёд. Во всех своих фантазиях я был не один — я рассказывал своей спутнице о звёздах, глядя на безоблачное дневное небо, цитировал наизусть стихи придуманного поэта, травил байки о студентах и профессорах.