Лицом к лицу с расой - [11]

В другой раз, около восьми утра, я наблюдал, как латиноамериканка шлёпала своих детишек, одновременно отпивая из жестяной банки, завёрнутой в тёмный пакет. Я стоял достаточно близко и услышал от неё сильный запах пива. Я с укором взглянул на неё. «Кто ты вообще такой? Полицейский?» — завопила она. Уверен, что, если бы я даже и был полицейским, это бы ничего не изменило.

Дорога от станции метро до офиса была не менее ужасной. Тротуары были замусорены куриными костями, использованными тут же на месте презервативами и даже грязными подгузниками. Из закутков несло мочой. Из стоящих на перекрёстках автомобилей неслись звуки рэпа. Рэп иногда сменяли звуки сальсы и меренги, доносившихся из машин латиноамериканцев с гигантскими колонками, которые больше бы подошли концертным залам. Чтобы спрятаться от грохота и вернуться к цивилизации, я включал Баха на своём плеере.

Наивно было бы полагать, что двери юридической конторы надёжно защищали от всего этого кошмара, но он проникал, как ветви вьющихся растений в джунглях проникают в заброшенное здание.

Так называемый «техперсонал» состоял полностью из чёрных и латиноамериканцев. У дверей конторы сидела чёрная гаитянка, почти не говорившая на английском, свои мысли выражавшая непостижимыми младенческими криками и стонами. Вроде бы, она торговала канцтоварами, но к своей работе она проявляла мало усердия. Разок я подошёл к ней и попросил рассказать о какой-то ручке. Она сказала: «Не-е-е-е-ет!

Не купай эта. Я панимай, да. Ы-ы, ы-ы. Купай эта».

Канцтовары я стал покупать в другом месте.

Шум был невыносим. Из радиоприёмников на столе неслись зычные звуки ритм-энд-блюза. Звуки сирен и автомобильной сигнализации, казалось, никогда не заткнутся. Работники в офисе вопили и бегали друг за другом как дети в садике. Это выглядело как невинная забава, но всё это было очень шумно и происходило безостановочно. Невозможно представить себе, чтобы белые люди так вели себя на службе.

Любимым занятием работников в офисе была выпивка. Один работник африканец, назову его Зевсом, безуспешно пытаясь перебить запах перегара, спрыскивал себя одеколоном. Этот тип был знаменит своими чудачествами и тем, что ему постоянно удавалось избежать работы. Как-то Зевс вошёл в мой кабинет в расстёгнутой до пупка рубашке. От него сильно несло водкой. Беседа началась пристойно, но в процессе разговора, он беспричинно рассердился на то, что я его не уважаю. Он возбудился и, несмотря на хлипкое телосложение, вполне мог бы напасть на меня.

Зевс был родом откуда-то из Африки, — точно не помню откуда именно. Иногда при разговоре он издавал щёлкающие звуки, и это напоминало мне фильмы «Нэйшенл Джиографик» об африканцах, в которых рассказывают про щёлкающие звуки их языков. Он получил предупреждение о «недопустимом» поведении в отношении женщин, — подробностей я не слышал, — а одна женщина-юрист просила, чтобы Зевсу не позволяли заходить в её кабинет.

В вестибюле у приёмного стола сидел молодой латиноамериканец, одетый в майку без рукавов, тренировочные штаны и безупречные белые кроссовки. Когда я проходил мимо, он начинал громко хвастаться тем, как они побили «этих долбаных белых мальчиков» на гандболе. Интересно, что бы произошло, если бы белый сотрудник хвастался тем, как он побил «этих долбаных смуглых мальчиков».

Однажды я копировал что-то на ксероксе, а он приблизился ко мне сзади и сказал, «Йоу, йоу, поторопись». Я повернулся, чтобы посмотреть на говорившего. Он продолжал: «Да, ты меня слышал.

Именно так, йоу».

Латиносы говорят «йоу». Это междометие распространено в разнородном мире небелых в большом городе. Впрочем, не все латиноамериканцы говорят, как чёрные, а только те, кто хочет выглядеть как крутой «гангстер». Видимо, этот парень, пытаясь выразить своего рода солидарность всех меньшинств против белых, хотел сказать: «Йоу, я цветной и я угнетён. Я знаю, с чем приходится сталкиваться чёрным, и я знаю, кто наш враг».

Учить его хорошим манерам было бессмысленно.

Люди, которые сами грубы, от других в отношении себя требовали изысканного обращения. Как-то пожилая чёрная женщина стукнула меня кулаком по спине за то, что я задел её, проходя мимо. Я из числа тех, кто сразу же просит прощения, но в тот раз я не успел открыть рта для извинений. Она, видимо, увидела во мне очередного высокомерного белого, которому следует срочно указать на его место: «Что, нельзя сказать «извините»?».

Одна штатная работница-латиноамерика, которая, как я понял, была пуэрториканкой, почти никогда не была замечена за выполнением работы. Эта девушка с тёмно-фиолетовой кожей весь день невыносимо громко болтала с другими сотрудниками на испанском. Всем она кричала «Мира! Мира!» («смотри!» или «эй!»), и от неё постоянно несло спиртным. Я слышал, что она принимала сильные наркотики посреди рабочего дня, и я не имел оснований не верить этим слухам.

Одежда в офисе носилась исключительно свободного покроя. Время от времени издавались внутриофисные меморандумы, запрещавшие штату приходить на работу в банданах, но через какое-то время банданы возвращались, а за ними шли футболки с надписью «Африканская гордость». Один сотрудник, поставленный на приёмную стойку, носил обмундирование в стиле негритянского националистического движения «Нация ислама», в которое входили ботинки военного образца и кепку с короткими полями. Один латиноамериканец всё время носил фуфайки-безрукавки.