Лицом к лицу - [2]
2
Если бы можно было на листочке бумаги передать обуревающие тебя чувства! Написать так, чтобы, прочитав этот листок, контр-адмирал сказал: «Откомандировать старшего матроса Виктора Леонова, третьего года службы, в отряд морских разведчиков!» Мне так не написать…
«Прошу откомандировать меня в разведотряд штаба флота»… И все? К сему — и расписаться? Откуда же контр-адмирал узнает о моем стремлении и призвании служить в разведке? Я и об этом написал, но потом зачеркнул последние строчки, порвал рапорт и стал писать новый. Не мне судить о призвании, да и звучит нескромно. Я и Саша одержимы горячим желанием стать морскими разведчиками. Но желание — это еще не призвание!
Тут я вспомнил, как, еще будучи школьником, вбил себе в голову, что призван стать поэтом. Прочитав в школьной стенгазете стихотворение семиклассника об охоте на бекасов, я решил, что могу написать лучше. Пришел домой, сел за стол и так долго сочинял стишок, что отец, не привыкший видеть меня усердно занимающимся уроками, спросил:
— Витя, чем так увлечен?
Я показал отцу начало стихотворения. Отец покровительственно улыбнулся, но, разобравшись в написанном, стал хмуриться. Наконец, медленно и весьма невыразительно, прочел вслух первые строки:
— Ты это что?! — строго спросил он меня. — Когда это ты был богомолом у отца коммуниста? И царь у тебя в голове книжный… Какой же это стих, если в нем нет правды? Читаешь много, а пишешь коряво…
Такой щелчок по самолюбию юного стихотворца не проходит бесследно. Когда Саша Сенчук помогал мне сочинять стихи о Северном море, о флотской службе, то я, как мог, сдерживал его неуемный поэтический запал.
Саша продекламировал первые две строчки последней строфы:
Что сказать? И как сказать? Саша выразительно посмотрел на меня: ждал подсказки. Долго думали…
— Нашел! — Саша хлопнул меня но спине. — То, что нужно для моряков-североморцев:
Я вспомнил прыткого богомольца из пятого «Б» класса, который сразу стал «борцом за общество труда», и рассказал об этом Саше.
— Глупости! — обиделся он. Саша не мог согласиться, что покривил душой. — Ты учти, Виктор, — наш стих для всего флота.
А «для себя» мы перед войной мечтали, как вернемся после флотской службы домой — я в Зарайск, под Москвой, Саша в Киев — и будем рассказывать о далеких плаваниях в Ледовитом океане, в котором еще не побывали, о Студеном море и гранитных скалах в глубоких фьордах, о царстве вечной ночи, озаряемой всполохами северного сияния, и о многом другом, что звучит привлекательно, но с чем мы никак не собирались связывать себя навек.
Связать свою жизнь… Вот сейчас я пишу рапорт контр-адмиралу, и этот рапорт может круто повернуть мою жизнь. Надо подумать и обдумать. Еще и еще раз проверить: подготовлен ли я к трудной службе морского разведчика? Хватит ли у меня стойкости и мужества, чтобы сдержать обещание, которое рвется сейчас на бумагу: звание морского разведчика оправдаю!
Я мечтал о флоте. Когда был фабзайцем московского завода «Калибр», любил читать книги Станюковича и даже записал на память слова старого адмирала, провожающего юнца-племянника на флот: «Ты полюбишь море и полюбишь морскую службу, — говорил адмирал. — Она благородная, хорошая, а моряки прямой и честный народ». Это из книги «Вокруг света на „Коршуне“». Я учился вечерами в морском клубе Осоавиахима. Занимался спортом, чтобы выдержать самую суровую проверку призывной комиссии. Врачи довольно равнодушно отнеслись к тому, что при росте в 175 сантиметров я вешу 75 килограммов, имею значок ГТО второй ступени и справку активиста морского клуба Осоавиахима. Они придирчиво выстукивали и выслушивали сердце, легкие, кружили меня на каком-то вращающемся стуле, долго проверяли зрение и слух, пока, наконец, не вынесли приговор: годен к службе в Военно-морских силах.
Комсомольцы «Калибра», провожавшие меня в Ленинградский учебный отряд имени Кирова, дали наказ быть достойным представителем шефа Военно-Морского Флота и, шутя, конечно, предсказывали головокружительную карьеру капитана дальнего плавания. Девушки пели песню о капитане, улыбка которого — это флаг корабля… Отец попрощался коротко:
— Служи честно, сынок!
Виктор Леонов. Снимок 1940 г.
Все три года пребывания на севере я служил как положено. Когда меня приняли в партию, отец прислал большое поздравительное письмо. «Вся семья Леоновых гордится тобой, — писал он. — Ты сам понимаешь, какая сейчас международная обстановка. Верю, что в грозный час испытаний ты оправдаешь доверие нашей партии».
Вот и наступил этот грозный час испытаний.
Над моим верстаком пламенеет плакат. Художник изобразил женщину — мать. Она обращается ко мне, ко всем сыновьям:
«Родина-мать зовет!»
— Виктор! — обрывает мои мысли Саша Сенчук. — Что ж ты не пишешь?
— Уже все! — я решительно берусь за перо и громко диктую себе последние слова рапорта:
