Лицо страха - [17]

— Нет.

— И у меня не было. Поэтому я позвонил своему другу — профессору Колумбийского университета. Он тоже не знал, откуда эта строка, но обратился к своим коллегам. Одному из них строка показалась знакомой. Они просмотрели изречения видных философов и восстановили цитату полностью: «Человек — это нить, натянутая между животным и суперчеловеком. Нить над пропастью».

— Кто это сказал?

— Любимый философ Гитлера.

— Ницше?!

— Вам знакомы его работы?

— Поверхностно.

— Он верил, что люди могут быть богами. Или некоторые из них могут стать богами, если общество позволяет им подняться и использовать данную им власть. Он верил, что человечество двигалось к обожествлению. Видите, есть значительное сходство между Блейком и Ницше. Вот почему Мясник может цитировать их обоих. Но есть и проблемы, Грэхем.

— В чем?

— Блейк был оптимистом всегда. А Ницше был неистовым пессимистом. Блейк считал, что у человечества блестящее будущее. Ницше же полагал, что человечество может иметь блестящее будущее, но он был уверен, что оно уничтожит само себя, прежде чем в нем появятся сверхчеловеки. Блейк открыто любил женщин. Ницше презирал их. Он считал, что женщины представляют одно из главных препятствий на пути человека к обожествлению. Понимаете, к чему я клоню?

— Хотите сказать, что если Мясник разделяет обе философии — и Блейка, и Ницше, то он шизофреник.

— Но ведь вы говорите, что он даже не сумасшедший.

— Минуточку.

— Вчера ночью...

— Я сказал, что если он маньяк, то маньяк нового типа. Я говорил, что он не сумасшедший в традиционном понимании.

— А это исключает шизофрению?

— Я полагаю.

— Но, может, он считает себя одним из сверхчеловеков Ницше? Психиатры могут квалифицировать это как манию величия. А мания величия характерна для шизофрении и паранойи. Вы все еще думаете, что Мясник может пройти любой психологический тест?

— Да.

— Вы психологически чувствуете это?

— Правильно.

— Вы когда-нибудь ошибались в своих ощущениях?

— Незначительно. Например, когда думал, что имя Эдны Маури — Эдна Дансер, то есть танцовщица.

— Конечно. Я знаю вашу репутацию. Вы всегда оказываетесь правым. Я ничего не предполагаю. Понимаете? ...Ну... где я сейчас стою?

— Я не знаю.

— Грэхем... если бы вы могли посидеть над книгой с поэмами Блейка и потратить на их чтение хоть час, могло бы это настроить вас на восприятие Мясника? Возможно, это стимулирует если не видение, то хотя бы подозрение?

— Может быть.

— Сделайте мне одолжение.

— Ладно.

— Если я пошлю посыльного прямо сейчас с изданием работ Блейка, вы сможете посидеть над ними часок и посмотреть, что получится?

— Вы можете передать книгу сегодня, если хотите, но я не смогу заняться ею до завтра.

— Может, хоть полчасика?

— Никак не могу. Я должен закончить работу над одним из своих журналов и отдать его в печать завтра утром. Я уже на три дня опоздал с выпуском. Мне придется работать весь вечер. Но завтра после обеда или вечером я выкрою время для Блейка.

— Спасибо. Я ценю это. Я рассчитываю на вас. Вы — моя единственная надежда. Этот Мясник слишком сложен для меня. Я нигде ничего не нашел. Абсолютно нигде. Если мы не определим правильное направление, я не знаю, что может случиться.

9

Пол Стивенсон был одет в голубую рубашку, шелковый галстук в черно-голубую полоску, дорогой черный костюм, черные носки и черно-коричневые туфли с белым швом. В пятницу, в два часа дня, войдя в кабинет Энтони Прайна, он был очень расстроен и не заметил, как Прайн поморщился, увидев его туфли. Он не мог кричать на Прайна и поэтому надулся.

— Тони, почему ты утаиваешь секреты от меня?

Прайн вытянулся на кушетке, его голова лежала на валике, он читал «Нью-Йорк таймс».

— Секреты?

— Я узнал, что по твоему указанию компания обратилась в частное сыскное агентство, чтобы собрать информацию на Грэхема Харриса.

— Это не так. Я всего лишь хочу знать местопребывание Харриса в определенные часы в указанные дни.

— Но ты просил детективов не обращаться за сведениями к Харрису или к его подруге. А это значит — совать нос в чужие дела. И ты просил их сделать все за сорок восемь часов, что утроило стоимость заказа. Если ты хочешь знать, где он был, почему ты не спросишь его самого.

— Я полагаю, что он солжет мне.

— Почему он должен лгать? Почему в определенные часы? Что за определенные дни?

Прайн отложил газету, сел, потом встал, потянулся:

— Я хочу знать, где он находился, когда каждая из десяти женщин была убита.

Ошеломленный, глупо заморгав глазами, Стивенсон спросил:

— Почему?

— Если во время всех десяти случаев он был один — работал один, смотрел кино один, прогуливался в одиночестве — тогда, вероятно, он мог убить их всех.

— Харрис? Ты думаешь, Харрис — это Мясник?

— Может быть.

— Ты нанимаешь детективов, имея подозрения?

— Я говорил тебе: я не доверял этому человеку с самого начала. И если я окажусь прав, какую сенсационную новость мы получим!

— Но Харрис — не убийца. Он ловит убийц.

Прайн подошел к бару.

— Если доктор лечит пятьдесят пациентов с гриппом одну неделю, еще пятьдесят другую неделю, разве удивительно, что он сам заразится гриппом на третьей неделе?

— Я не уверен, что уловил твою мысль.