Лицо порока - [8]

— Конечно, добро! — не раздумывая, ответил я.

Старик тяжело вздохнул:

— Это как посмотреть. Меня до сих пор попрекают тем, что я тогда с горяча сделал…

— Кто попрекает? Ваши земляки? — удивился я.

Устин раздраженно махнул рукой:

— Какие земляки?! — и предваряя мой вопрос, прибавил: — Потом расскажу.

Мы допили водку, и Устин уговорил меня поесть. Сам он кушал с аппетитом, смачно причмокивал, то и дело отирая тыльной стороной ладони рот.

Насытившись и устало откинувшись на спинку стула, я спросил старика:

— Так вы расскажете мне?

— О чем, Ванятка? — он комкал пальцами краешек полотенца.

Я неопределенно развел руками:

— О чем хотите, мне все интересно. Начните, к примеру, с того, чем закончили. Кто вас попрекает тем давним убийством?

Дед тяжело опустил голову, о чем-то размышляя.

— Меня попрекают убийством те, кто учитывает все наши прегрешения, — негромко произнес он через минуту. — И вольные, и невольные. Я тебе многое могу поведать. Но людям того не пересказывай. Не то — засмеют. Скажут, поди: один дурак чепуху городил, другой дурак ее по всему свету разнес. Ну, а там, как знаешь, смотри, дело твое…

Я с интересом уставился на Устина, нутром почуяв, что меня ждет много неожиданного и необычного. Но он не торопился говорить, курил. И лишь надымившись всласть, тихо спросил:

— Хочешь, я что-нибудь скажу о тебе?

Я с энтузиазмом закивал головой.

— Твоя жена уже была раньше замужем и имеет дочь от первого брака, — Устин испытующе смотрел на меня из-под своих кустистых бровей. — Вы вместе шестнадцать лет. У вас есть общий сын.

Я изумленно выпучил глаза: все обстояло именно так. А Устин продолжал, скорчив рожицу в хитроватой улыбке:

— Ты неплохо относишься к жене. Но женщин у тебя много. Ты запутался в пороках. Хотя душа твоя не такая уж пропащая. Она добрая и милостивая. Да только гляди, не прячь свою доброту глубоко. И старайся поменьше причинять людям боль.

Я неопределенно повел плечом:

— Ну…

— Да что ж, ну?! — нетерпеливо и почти злобно перебил старик. — Ты не умеешь делать близких тебе людей счастливыми. Все они страдают… или погибают…

Я сидел, как громом пораженный, и только беспомощно зевал ртом. Но деду, видно, хотелось еще поковыряться в тайниках моей души.

— Ты недавно сильно переживал, — кончиком ножа он сосредоточенно выковыривал в пустое блюдце золу из трубки. — Умерла молодая женщина, опозоренная и очень одинокая. Она не была тебе безразличной, но ты боялся признаться себе в этом. Потому боялся, что эта женщина принадлежала другому. Она его не любила, ей просто некуда было деваться. Не вмешавшись в ее жизнь, ты поступил плохо. В сущности, твое равнодушие и погубило ее. Зато перед приятелем ты чист! — последние слова прозвучали с явным укором.

— Не надо об этом, — прошептал я.

Устин не обратил внимания на мою просьбу.

— Ты же понимал, что она в тупике, — его взгляд пропекал мою душу.

— Не надо! — закричал я. — Не надо, слышите?

Устин помолчал, потом тихо спросил, опустив голову:

— Зачем позволил увести ее из дому?

— Хватит! Прошу вас! — я закрыл лицо руками и вдруг, не удержавшись, зарыдал.

Я не рыдал, когда Хайяле умерла, а теперь, через три недели после ее смерти, обличительные речи этого дьявола-шамана вырвали из моей груди всхлипы отчаяния.

Устин не успокаивал меня. Он вышел на кухню и нескоро вернулся оттуда с бутылкой водки. Сел на прежнее место и, пристально-печально взглянув в мое заплаканное лицо, чуть слышно произнес:

— Не казни себя, теперь поздно. Да и есть на тебе грехи побольше этого.

Я отер слезы. Дрожащими пальцами достал из пачки сигарету и щелкнул зажигалкой. Старик откупорил бутылку, наполнил стаканы. Мы выпили. Успокоившись, я спросил:

— Скажите, дедушка, ваши шаманы все такие, как вы? Один раз увидят человека и уже все о нем знают?

Было заметно, что Устин слегка опьянел. Отяжелевшие веки почти полностью прикрывали его и без того малозаметные глаза. Но говорил он вполне трезво — внятно и спокойно. По голосу я бы никак не определил, что старик под хмельком.

— Нет, конечно. Они много знают о том, как задобрить злых духов, как заговорить их, чтобы не делали кому-то худого, знают, как лечить многие хвори, — он опять набивал трубку своим табачком. — Вот и все. А говорить с духами с глазу на глаз, как я говорю сейчас с тобой, не могут. Не дано им. А без этого нет и возможности ясно увидеть душу человека.

— Вы хотите сказать, что можете разговаривать с духами? — спросил я, несколько озадаченный таким ответом.

Устин нахмурился. Вставил трубку в рот и потянулся к спичкам.

— К великому сожалению, сынок, я могу общаться только с темными силами, — удрученно молвил он, прикуривая. — Единственная светлая сила, которая отвечает на некоторые мои вопросы, — это ангел, приставленный меня охранять. Но я не вижу его. Не разрешено мне свыше видеть ангела Господня, грешен я больно.

Я уже ничему не удивлялся. Лишь поинтересовался:

— Но как вы можете общаться с темными силами?

Он мотнул седой головой:

— Когда-то не мог. Но однажды, мне тогда было около тридцати годков, в горном ущелье я попал под обвал. Когда меня случайно обнаружили и вытащили из-под камней, я был уже мертв. Меня доправили домой. Как водится, помыли, обрядили, а через два дня понесли на кладбище хоронить. А я взял да и ожил! Встал из гроба и пошел себе домой. Переполоху было — на весь поселок! Вот с тех пор и открылась мне дорога в царство демонов… А сейчас, — старик зевнул и устало облокотился на стол, — прости меня, Ванятка, мне подремать чуток надобно. И ты отдохни. Вон, на топчан ложись.