Лицо несчастья - [7]

– Минут десять, как она вышла, – продолжала меж тем эта обезьяна. Не глядя на него, я почувствовал, что он перестал улыбаться и повернул голову куда-то влево. – Теперь остается только ждать ее возвращения. Если напугать ее как следует…

Я не торопясь расстегнул плащ, достал из кармана брюк деньги и, не оборачиваясь, протянул их этому типу. Подождал, пока не затихнет у отеля звук его шагов. Потом, наклонив голову, посмотрел на свои ноги, впечатавшиеся в податливую землю на том самом месте, где сидела она, и живо представил себе фигуру девушки, ее движения сегодня днем, который стал уже таким далеким; я был защищен от своего прошлого и от себя самого теперь уже вечной верой в бесплодность надежды и вдыхал жаркий воздух, приносивший забвение.

IV

Внезапно я увидел ее в ярком осенне-лунном сиянии. Она шла одна по берегу, подталкивая велосипед, огибая камни и сверкающие лужи; на ней было уже не то странное желтое платье, а плотно облегающие брюки и спортивная куртка. Я еще не видел ее в подобной одежде, да и вообще не успел привыкнуть ни к ее фигуре, ни к походке. Но я тут же узнал ее и пляжем прямо направился к ней.

– Добрый вечер, – сказал я.

Лишь секунду спустя она обернулась, чтобы взглянуть мне в глаза; потом резко остановилась, развернув велосипед в сторону моря. Некоторое время внимательно смотрела на меня, и, вновь поздоровавшись, я почувствовал во всем ее облике какую-то беззащитность одиночества. Она ответила на мое приветствие – в пустынном пространстве пляжа голос ее прозвучал резко, как птичий крик. В голосе этом была какая-то тревога и отчужденность, он воспринимался как бы отдельно от нее самой, от этого худенького лица, прекрасного и печального; возникало такое впечатление, будто она недавно выучила незнакомый ей язык, какую-то тему диалога на иностранном языке. Протянув руку, я поддержал велосипед. Теперь я стоял лицом к луне, она же оказалась в тени.

– Куда вы направлялись? – спросил я и добавил: – Девочка.

– Да никуда, – слабо отозвался этот странный голос. – Просто я люблю вечером бродить по пляжу.

Я вспомнил о том, что рассказывал официант, об англичанах из отеля «Атлантик»; о том, что потеряно ею навсегда, и моей вины тут нет, со мной не посоветовались…

– Говорят… – начал было я.

Погода изменилась: потеплело и ветер стих. Помогая девушке вести велосипед по песчаному берегу шумящего рядом моря, я внезапно ощутил неведомое мне ранее одиночество, одиночество, спокойствие и доверие.

– Если у вас нет никаких планов на вечер, то, кажется, здесь неподалеку есть корабль, превращенный в бар-ресторан.

Хрипловатый голос повторил с необъяснимой радостью:

– Кажется, здесь неподалеку есть корабль, превращенный в бар-ресторан.

Я почувствовал ее учащенное дыхание; немного погодя она добавила:

– Нет, у меня нет никаких планов. Это что, приглашение? Прямо так – в брюках и куртке?

– Ну да, прямо так.

Когда она отвела взгляд, я увидел ее улыбку: в ней не было насмешки; девушка казалась счастливой, и было похоже, совсем не привыкла к этому чувству.

– Вы сидели за соседним столиком со своим другом. Он уехал сегодня. А я вот проколола камеру недалеко от отеля, – добавила она.

Меня разозлило, что она вспомнила об Артуро; мы шагали вдоль берега по направлению к кораблю, велосипед теперь вел я.

Я произнес две-три ничего не значащие фразы, она не отвечала. В воздухе снова почувствовалось приближение грозы, потеплело. Мне показалось, что девочка рядом заскучала, я вслушивался в звук ее уверенных шагов, охватывая взглядом удивительно прямую линию тела, мальчишеских бедер, плотно обтянутых самыми обычными брюками.

Корабль стоял у берега, но темный, унылый.

– Нет корабля, нет и праздника, – сказал я. – Прошу прощения за то, что заставил вас зря идти в такую даль.

Она остановилась, глядя на накренившуюся темную громаду, освещаемую лишь лунным светом. И некоторое время стояла так, сцепив руки за спиной, отрешенно, будто совсем забыв о моем присутствии и велосипеде. Лунная дорожка бежала к горизонту или, напротив, струилась оттуда. Вдруг девушка обернулась и подошла ко мне вплотную, я едва удержал велосипед. Зажав мое лицо своими по-детски шершавыми ладонями, она старалась повернуть его к свету.

– Что? – глухо проговорила она. – Повторите еще раз.

Я почти не видел ее лица, но отчетливо запомнил его. Запомнил множество мелочей, ставших теперь как бы ее символом… Я почувствовал, что люблю ее, и ее печаль начинала разливаться во мне.

– Да так, – ответил я. – Нет корабля, нет и праздника.

– Нет праздника… – повторила она по слогам.

Во мраке я едва различил ее улыбку, белоснежно-недолговечную, как пена на гребнях маленьких волн, бивших рядом о берег. Внезапно она поцеловала меня; целоваться она умела, я ощутил ее горячее, мокрое от слез лицо. Велосипед я, однако, из рук не выпустил.

– Нет праздника, – снова повторила она, теперь наклонив голову, прижавшись к моей груди. Голос ее стал еще более неясным, почти гортанным. – Мне надо увидеть твое лицо. – И она опять повернула его к лунному свету. – Мне надо было знать, что я не ошиблась. Понимаешь?

– Да, – солгал я; тогда она, взяв велосипед у меня и сев на него, описала большой круг по мокрому песку пляжа.