Личный ущерб - [6]

Стэн воспринял мое молчание по-своему. Одним из немногих преимуществ, какие я имел перед ним в нашей дружбе, было то, что он очень дорожил моим мнением о нем. Стэн прекрасно знал, что оно положительное, но всякий раз искал подтверждения.

— Я тебя обидел? — спросил он.

— Не более чем обычно, — заверил я его.

Стэн встал, и я подумал, что наш разговор закончен. Он был знаменит тем, что часто резко прерывал беседу. Однако сейчас Стэн примостился на передней части своего массивного стола из красного дерева. Я собирался спросить, как он ухитрился дожить сегодня до половины пятого, а белая рубашка ну совершенно не помята, но момент, как обычно, оказался неподходящим.

— Джордж, — промолвил Стэн, — я хочу рассказать тебе одну историю. Не возражаешь? Она невеселая. Ты когда-нибудь слышал о том, как я решил стать прокурором?

— Нет.

— Так вот, я об этом вспоминаю очень редко, но сейчас тебе расскажу. У моего отца был брат, его звали Петрос. Разумеется, мы, дети, звали его Питер. Дядя Питер считался в нашей семье паршивой овцой. В том смысле, что держал не ресторан, а только газетный киоск. — Видимо, в этом было что-то смешное, поскольку Стэн позволил себе короткую сдавленную усмешку. — Вот говорят — тяжелая работа, тяжелая работа. Я слышал от здешних молодых юристов жалобы на тяжелую работу. Они так называют ночные бдения за бумагами. Нет, друг мой, вот у дяди Питера была действительно тяжелая работа. Вставать в четыре утра. Стоять в своей маленькой угловой кабинке при любой погоде, даже при самой скверной, под пронизывающим холодным ветром, в дождь, порой со снегом. Всегда. Протягивать покупателям газеты, принимать мелочь, давать сдачу. Он занимался этим двадцать лет. Наконец к сорока годам Петрос преисполнился желания что-то изменить в своей жизни. А тут подвернулись знакомые ребята, у которых была заправочная станция почти в центре города. Место — ну прямо золотая жила. А они вдруг почему-то решили покончить со своим бизнесом. И Петрос купил их заправочную станцию, истратив все до последнего цента. Все, что накопил за двадцать лет, пока ишачил в своем газетном киоске. Купил, значит, а вскоре выяснилось кое-что, чего дядя Питер не знал. Например, что по плану реконструкции центра этот угол вместе со всем кварталом подлежит сносу, о чем было объявлено всего лишь через два или три дня после совершения сделки. Понимаешь, это был наглый, грязный обман в стиле округа Киндл. И все драхмы, что имел дядя Питер, пропали до последней. Я был тогда еще мал, но уже что-то читал о гражданских правах. И сказал ему: «Дядя Петрос, почему бы тебе не пойти в суд с иском?» А он посмотрел на меня и засмеялся: «Дорогой мой, откуда у меня на это деньги? На то, чтобы нанять адвоката. На то, чтобы купить судью». Да в любом случае было понятно, что того, кто заранее знал о плане реконструкции центра, в Главном суде округа Киндл не одолеешь. Вот тогда я и решил, что стану прокурором, не просто юристом, а именно прокурором. Неожиданно я осознал, что это самое важное — добиться, чтобы перестали надувать всех Петросов. Я поймаю за руку продажных судей и адвокатов, которые им платят, и всех других плохих парней, делающих мир таким мерзким и несправедливым. Вот что я сказал себе тогда, в тринадцать лет.

Сеннетт замолк, чтобы перевести дух, рассеянно трогая пальцами резное украшение по краю стола. Это был Стэн в своей самой лучшей ипостаси, и он об этом знал.

— Теперь дерьмо распространилось слишком далеко по округу. Очень многие отводят глаза в сторону, пытаясь себя уговорить, что это неправда. Но это правда. А еще они говорят, мол, сейчас все равно лучше, чем в ужасные прежние времена. Но это не оправдание. — Последнюю фразу Стэн произнес с нажимом, и мое сердце сжалось. Но то был не упрек, а лишь пафос, который подпитывал его энергией. — А я, значит, все это время наблюдал. Выжидал. И вот теперь мне представился случай. Огастин Болкарро мертв, и вся эта дрянь должна погибнуть вслед за ним. А теперь слушай внимательно. Одно из двух: либо я поимею сукиного сына Туи и его грязную шайку, либо превращусь в дерьмо. Я не собираюсь отправлять в тюрягу этих двух мелких жуликов и позволить Туи через год возглавить судебную власть в округе, чтобы он продолжил заниматься своими грязными делишками, только на более высоком уровне, как всегда здесь было заведено. И я знаю, что говорят обо мне люди. Знаю, что они думают. Но поверь, Стэну Сеннетту не нужна слава. Я стараюсь вовсе не ради этого. Слышал афоризм? «Если стреляешь в короля, то постарайся его убить».

— Это из Макиавелли, — сказал я. — Ты рассуждаешь почти как он.

Стэн поморщился. Не уверен, что сравнение с великим циником ему польстило.

— Так вот, если я выстрелю в Туи и промахнусь, то мне придется уйти со своего поста и уехать отсюда. Потому что они меня в покое не оставят и никакая адвокатская фирма, если ее владельцы в здравом уме, не придет мне на помощь. Но я все равно не отступлюсь. Просто не могу допустить, чтобы эта мерзость беспрепятственно продолжалась. Во всяком случае, пока федеральный прокурор здесь я. Поэтому, Джордж, тебе придется меня простить. Пожалуйста, не обижайся. Это мой долг перед дядей Петросом и остальными простыми людьми в городе и округе. Вот так, Джордж, — закончил Стэн, — только так и следует поступать.