Личный убийца - [3]

Каменев жалости к себе не терпел, в другое время послал бы этого частного детектива ко всем святым — тоже мне, «юрист заочно необразованный», будет еще мне работу предлагать!

— А я тебе не предлагаю работу, — точно угадал Женька ход его мыслей, — я помочь прошу. Через месяц я вернусь — и можешь себе отваливать на все четыре. Только цену не сбивай — шестьдесят баксов в час, и ни центом меньше. Если, конечно, подвернется что-нибудь стоящее.

— Ладно, не гони лошадей, дай подумать, — проворчал Каменев. — Я же, понимаешь, не участковый инспектор, я думать должен.

Разговор ни к чему не обязывал, и Столетник, и Каменев знали, что ничего с конторой не сделается, иначе не оставил бы ее Женька на целый месяц, но Каменев бездельничать не привык, а в семейном бюджете образовалась прореха, и ему, здоровому сорокалетнему мужику, было неловко жить на деньги Лели, работавшей модельером.

— Эй, воины! — заглянула в комнату Валерия. — Кушать подано, идите жрать, пожалуйста!

В Женькиной спортивной сумке уместились две бутылки «Смирновки», банка крабов, банка устриц, две банки красной икры, сыр «Рокфор», красное французское вино, салями, ветчина, коробка с пирожными, «Вологодское» масло, «Бородинский» хлеб и еще килограмма два отборного мяса, которое уже побывало в микроволновке и теперь дымилось на столе среди прочей снеди, источая сумасшедший запах.

Через час пришли Алексей Иванович Илларионов с дочерью Катей и внучкой Леночкой, пили, пели, вспоминали живых и мертвых. Набрали номер сотового телефона Викентия Решетникова, но тот ответил, что «висит на хвосте клиента» в Матвеевском, и велел выпить за успех его безнадежного дела. Вечером подвалили Валера Арнольдов и Вадим Нежин с Никой, принесли громадный торт, словно давно ушедший из календаря праздник был главным в году.

В самый разгар веселья зазвонил телефон, Леля вызвала Столетника в прихожую. Он прикрыл дверь, минуту разговаривал с кем-то, а потом, пошептавшись с Валерией на кухне, снял с вешалки куртку и попытался незаметно выскользнуть из квартиры.

— Это как понимать, француз?! — появился в проеме Каменев с пустыми бутылками. — Двести двадцать семь дробь один — инфляция доверия!.. Никуда не отпущу!

Женька улыбнулся, приложил палец к губам:

— Тихо, Саныч, не бухти и не порти людям праздник. Я быстро, одна нога здесь, другая там.

— Где там-то? — не понял Каменев, но Столетник ушел, не удостоив его ответом. — Куда его понесло на ночь глядя?

Валерия на кухне заваривала кофе. Каменев по глазам увидел, что она чем-то расстроена.

— Поцапались, что ли? — со звоном убрал бутылки в картонный ящик.

— Мы никогда не цапаемся, Сан Саныч.

— А куда муж-то слинял?

— В Склиф поехал. Решетникова подстрелили.

Пуля образца «парабеллум» 9-го калибра угодила Решетникову под ключицу; кроме того, врач констатировал ушиб грудины — вероятно, о руль врезавшегося в бетонную опору автомобиля — и сотрясение мозга. Викентий держался молодцом, сознания не терял, хотя, когда Столетник прорвался к нему в палату, уже начало действовать снотворное из капельницы. Раненый погружался в дрему, с трудом удерживая веки.

— Машину… забери… Женя, — просил жалобно, словно потеря машины была для него важнее всего. — Она у платформы… на железной…

— Забрали уже, Вик, забрали твою машину, — взяв его за руку, склонился над койкой Столетник. — Менты из 42-го, она у них во дворе стоит. Все о'кей!..

— Князь… Князь… секретарша из «Химволокна»… Бутусова…

— Спи, Вик, спи, — сказал Столетник. — Завтра я приду, и ты мне все расскажешь.

Дверь палаты отворилась, и проем загородил коренастый кавказец с орлиным профилем и волосатыми руками; хирургический костюм и марлевая повязка на шее оправдывали его властный тон.

— Слушай, дарагой! — заговорил он с акцентом. — Я тебя сюда звал, да?.. Кто, он тебя сюда звал, да?.. Ты ему сейчас нужен, как ишаку бензобак! Завтра приходи, гостэм будэшь, а сэводня ты здэс лишний!..

Евгений улыбнулся, подмигнул Решетникову:

— Поправляйся, Вик! До завтра…

— Князь, Женя…

— Взяли Князя, спи.

— Слушай, пачему я два раза павтарять должен, а?.. Пачему…

Евгений вышел, мгновенно погасив вспышку напускного негодования рукопожатием:

— Спасибо, док. Когда он оклемается?..

Врач закрыл дверь с матовым стеклом и зашагал по коридору.

В вестибюле Евгения поджидали следователь прокуратуры и опер из МУРа.

— Курить хочу, — глянув на часы, сказал следователь. — Пойдем в автобус, там договорим.

Они спустились в лифте, вышли на улицу. На Сухаревке поджидал микроавтобус «Латвия» с занавесками на окнах, сквозь которые пробивался свет. В салоне дремали двое в камуфляже; милицейский майор и водитель задумчиво глядели на шахматное поле, где оставалось четыре фигуры — по две с каждой стороны.

— Поехали? — спросил водитель.

— Видал? — выгнув брови дугой, возмутился майор. — «Поехали!» Сдавайся — тогда поедем.

— Кто? Я? — ткнул себя водитель пальцем в грудь. — Чей ход?

Следователь положил папку на колени, достал блокнот. Работала рация, вызывали наряд на Крымскую площадь.

— Может, отложим до завтра, Александр Григорьевич? — посмотрел Евгений на следователя. — Ей-Богу, меня люди ждут.