Личность - [15]

— Где хозяин?

— Убежал, многие евреи убежали.

— А вы не убежали?

— Пан учитель, кто-то должен остаться на посту. Я видел многих ваших знакомых, не убежали.

Учитель слушает внимательно, отмечает в памяти, фамилии, подразделяет: трус, смелый, полезный, крикун. Этот пригодится, но сейчас он ищет людей, которые помогут сегодняшней ночью выполнить намеченный план, он представляет себе всю его трудность. Пленных легко вывести из временного лагеря, но что дальше? Надо их переодеть, обеспечить продуктами на дорогу, направить в нужное место, не допустить, чтобы они снова попали в руки врага. Кто поможет? Если бы ему удалось найти выпускников этого года, среди них было несколько прекрасных ребят, отлично знающих местность, отважных. Он сидит, пытаясь вспомнить их адреса и фамилии, в этот момент в дверях появился пожилой мужчина в заплатанном костюме, явно переодетый. Осмотрел зал, видно, что нездешний, ищет не место, а знакомые лица. Направляется прямо к столику Учителя.

— Вы меня не узнаете, пан учитель, ничего удивительного. Я — Добрый Ян.

Это лицо. Откуда он его знает. И фамилию тоже. Добрый Ян. Добрый Войцех, член КПП из Гурников, да, действительно, встреча в Сосковце. «Надо, товарищ, высказаться, а не так, по-интеллигентски, душой с нами, телом с вами». А это его брат. Он электрик в Гурниках, ходил на лекции.

— По лицу вижу, что память у вас заработала, пан учитель. Отвоевались?

Появилась возможность. Войцех Добрый деятель КПП, брат, наверное, многое знает. Есть один вопрос: что с Советами? Что с Советами, товарищ Добрый? Двинут?

Официант приносит жареного гуся. На всякий случай плотно прикрывает картошкой. «Штерн» спрашивает у соседа, что тот будет есть, он угощает. То же самое. Учитель стыдится, что ест жареного гуся, осторожно вытаскивает кусочек мяса из-под груды картофелин, он голоден и не ждет, когда официант принесет вторую порцию Доброму. Поначалу они ведут разговор осторожно, изучая друг друга, но, как все в этом городе и почти все в этой стране, они хотят знать, как относиться к поражению, они не хотят оставаться одинокими в своем мнении, им кажется, что все это неправдоподобно и настолько страшно, что просто в голове не укладывается. И вот сидят, обедают, едят хрустящую гусятину, бывший член КПП и бывший учитель гимназии, сидят и думают, как было бы хорошо, если бы пришел некто третий, знающий их лучше, чем они сами, и начал бы разговор.

— Вы не были в армии, пан Добрый?

— Нет, но я и так сквозь ад прошел.

— И что теперь?

— Я думаю, пан учитель, что для гитлеровцев это только маневры. А должно кончиться столкновением с Советами. Фашизм и коммунизм должны стать лицом к лицу и вступить в «последний бой». Сами понимаете, из меня плохой теоретик, но так должно быть.

Учитель вспоминает полковника, тот тоже верит, что так должно произойти и что справедливость восторжествует, хотя он и не имел в виду Россию. А он, Вацлав Потурецкий? Не думает ли он так же? Сейчас он твердо знает, что одной только веры мало, многое теперь поколебалось. Добрый, пускай Добрый дает объяснение. Но Ян Добрый может говорить только от своего собственного имени, например, что он, как член компартии Польши, думает о партии.

— Я знаю, о чем вы думаете, но теперь кое-что изменилось в мире. И не надо ждать директив, надо самим заняться своим хозяйством. Во-первых, война Германии с Советами будет. Во-вторых: нет нашей партии, но есть люди. В-третьих: надо самим подготовить нашу, польскую революцию. В-четвертых: момент благоприятный, потому что народ разгневан и все спрашивают, как могло дойти до поражения.

Добрый говорит тихо, глазами оглядывает зал, насторожен. Видно, он все это обдумал. Закуривает надломленную сигарету, прилепляет ее к губе.

— Я сидел, когда распустили партию, но вы не знаете, что мы тогда пережили. Это осталось в нас. А теперь, пан учитель, надо начинать снова, по-польски.

— Иначе? Вопреки доктринам? Ведь нас ждет революция во всей Европе.

— Но мы ее ждать не должны. Надо основать партию.

— Партию? Да, конечно, есть возможность, вы правы. Можно использовать потрясение нации. Вы остаетесь в Гурниках?

— Да. С матерью. Пока что.

— А брат?

— Уехал. Еще до войны. На ту сторону.

— Там моя жена с дочкой. Я очень о них беспокоюсь. Хотя, может быть, как раз там безопаснее. Понимаете, пан Добрый, она бежала от фашистов, придерживается тех же взглядов, что и я, поэтому, вероятно, она пыталась перейти границу.

— Какую границу? О чем вы говорите? В Россию? Зачем? Ведь завтра, послезавтра граница передвинется на запад…

Учитель кивает головой, но он не знает, что Добрый имеет в виду. Конечно, Украина, Белоруссия, он давно принял тезис, что граница должна проходить там, где пожелают украинцы и белорусы, но это вопрос времени, в то время как его жена…

— Вы, значит, еще не знаете, — говорит Добрый, — Красная Армия перешла границу, она на территории Западной Украины и Западной Белоруссии. По радио сообщили.

«Штерн» бледнеет, он еще не понимает, но уже знает, хотя по голосу Доброго нельзя понять, что Красная Армия выступила против фашистов. Так что же случилось? Он боится спросить, старается показать, что не удивлен этим сообщением, что понимает. Подзывает официанта, заказывает водку, а когда перед ним появляется полный стаканчик, опрокидывает его, заглушая сознание. Не думать сейчас об этом, думать только о конкретных вещах. «Сегодня ночью мы должны освободить часть военнопленных». С трудом подбирая слова, он излагает Доброму свой план.