Лицей 2018. Второй выпуск - [5]

Правда ли, что наше общество одержимо историей, апокалиптическими предчувствиями, сексом и политикой? НЕТ.

Что действительно вызывает у людей беспокойство — так это более фундаментальные антагонизмы, чреватые войнами и подавленными внутригражданскими конфликтами.

Правда ли, что эталонный текст сейчас — это «лучшие слова в лучшем порядке»? НЕТ. Ни «одержимость стилем», ни стремление «ломать канон», «разрушать языковую норму», похоже, не занимает писателей «лицейского» поколения. Штурм авторитетов точно не в повестке дня: чего ради сбрасывать Пушкиных с корабля современности, если сама идея совместных литераторских круизов кажется глубоко архаичной?

Правда ли, что все сколько-нибудь перспективные авторы в России— всего лишь эпигоны Лимонова? НЕТ. И в этом смысле парадигма нулевых — когда едва ли не все молодые писатели признавались, что более всего обязаны Лимонову, — сменилась; аршинное зеркало нарцисса и костюм супергероя-неудачника больше не кажутся обязательным реквизитом для того, чтобы твоя кровь казалась читателям свежей.

Правда ли, что у людей до 35 лет слишком мало опыта, чтобы стать «настоящими писателями»? НЕТ. Ни о каком «инфантилизме» нет и речи — и раз так, нет ничего удивительного, если какой-то представитель этого поколения начнет с «Желания исчезнуть» или «Лжи Гамлета», а затем напишет что-нибудь вроде «Героя нашего времени» или «Пиковой дамы».

И последнее. Каждый, кто прочтет эту книгу, обретет удивительный опыт: вживую столкнется с феноменом, который в коллективном или даже национальном сознании привычно связывается с именем Пушкина, и феномен этот называется «мудрость в молодости».

Председатель жюри премии «Лицей»

Лев Данилкин

Номинация Проза

Первое место

Константин Куприянов. Желание исчезнуть (Роман)

Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения с реальностью случайны.

Глава первая

Приказ о комиссовании Кузьму не сильно обрадовал. Как уважаемому на фронте человеку, весть ему принес лично полковник Серов.

— Я же обещал, — сказал он.

Кузьма поерзал на постели.

— Не рад?

— Да как-то… Ладно, — он махнул рукой.

— Дочь повидаешь.

— Ага.

Потом Кузьма вспомнил, что повидает и Борьку, своего верного пса, которому уже стукнуло восемь, и это ободрило его. Серов ушел — больше он его никогда не видел.

Медаль за отвагу Кузьма сунул в карман, звезду героя повесил на грудь, а подаренный полковником пистолет Ярыгина поместил в кобуру на поясе. И вот третьего апреля, после двух месяцев в госпитале, он вышел. Над одесскими руинами робко просыпалась юная весна, и Кузьма улыбнулся, впервые за много дней. Катером его переправили в Херсон, откуда начался путь домой.

Как герою войны ему выдали билет в купе. Было непривычно ехать как гражданский, на пассажирском скором поезде, и не на запад, навстречу усиливающейся канонаде, а дальше, прочь от взрывов — домой… но Кузьма ехал. Нравилось, что поезд возвращает его медленно, будто вполсилы, делая долгие остановки на полустанках и в обезлюдевших за войну городках.

Когда ему написали, два года назад, что Галина умерла, сердце ухнуло куда-то вниз, побыло там, а потом пошло снова, но больше в нем не отзывалось ничего похожего на любовь. Да, у него еще была дочка Полина, и надо было ехать, но Кузьма знал, что делает это из долга. Он отвык на войне делать что-либо, кроме приказанного, а тут опять надо самим собой управлять, самого себя кормить, одевать, развлекать… От этого болела голова, и Кузьма двое суток пролежал на полке трупом.

На третьи сутки, очнувшись, он захотел посоветоваться с соседями. С ним ехала интеллигентного вида семейная пара: мужичок с козлиной бородкой, в очках, и девушка с крохотной собачкой. Кузьма слез к ним.

— Здравствуйте, — сказал он, растягивая «а».

Оба уставились на него. Думали, наверное, помер там Кузьма? Не дождутся! Кузьму пуля не взяла, гранаты не взяли, поезд тем паче не приберет.

— Давайте знакомиться! Кузьма!

Он волновался, потому что давно не разговаривал с не тронутыми войной людьми. Говорить, возможно, выходило громче, чем он хотел, и Кузьма изо всех сил улыбался, чтобы не испугать их. Он протянул огромную коричневую лапу мужчине, затем женщине. Скука по женщине, копившаяся долгих четыре года, дала о себе знать: он уставился на попутчицу безотрывно.

— А я, между прочим, героический человек, — сообщил он. — Вот этой рукой придушил фашистского командира. Одной рукой. Потому как вторая была подбита осколком, — он с небольшим усилием согнул левую руку. — Видишь? До сих пор плохо ходит.

Люди переглянулись и, судя по выражению лиц, молча согласились. Кисти Кузьмы были огромными — вполне верилось, что он мог придушить врага одной правой.

— А другой раз мне засадили пулю прям сюда, — продолжил Кузьма, показывая с улыбкой на голову.

Он сел между мужчиной и женщиной и приобнял обоих, но, конечно, больше ему хотелось приобнять даму. Его ладонь испытала забытое уже прикосновение женского тела — не истощенного войной, осадой или голодом, как было под Одессой, а здоровой, упругой плоти, что ощущалось даже через платье.

Женщина, видимо, почувствовав его похоть, отстранилась и пересела напротив, поэтому он скоро пришел в себя. Мужчина обмяк под его прикосновением, но не шелохнулся, опустил взгляд и грустно слушал.