Лицей 2018. Второй выпуск - [4]

Смешнее — да: в «Лжи Гамлета» есть и сатирическая компонента — зарезервированная, однако, не столько для «плохих парней», которые в конце концов честно выполняют условия своего контракта, сколько для Олега, альтер эго автора. Решенная в пользу «быть» любой ценой, гамлетовская ситуация работает на снижение героя: его сомнения тоже кажутся фейком, и поэтому, пытаясь «подпустить трагизма», он, пожалуй, выглядит комично, если не сказать — фарсово.

В повести Савельева, снабженной уместной шекспировской литературной «подкладкой», помимо любопытного для посторонних современного антуража (мы видим изнутри, как устроена машина пропаганды, как работают методы гибридной войны против несогласных), актуальной, в хорошем смысле конъюнктурной проблематики (дело Серебренникова, «Лайф-ньюс», политическая охота на ведьм), ощущается изрядный уровень мастерства: здесь есть хорошо прописанный и должным образом меняющийся герой, удачная композиция (дважды разыгранный эпизод про «Ленинградка стоит») и, самое важное, — ритм. По сути, повесть — парадоксальная история прогрессирующего сумасшествия «рационального существа», всего лишь тщетно стремящегося выстроить свою жизнь на прагматичных началах. Его монолог, несобственно-прямая речь — хроника контакта с инфицирующими его демонами большого города. Согласие на деньги, секс, власть оборачивается горячкой и бессонницей — вместо чаемого покоя и разумного распорядка. История про человека превращается в историю про город-крематорий, сжигающий тела, души и надежды на то, что когда-то можно будет заработать себе на возможность уснуть — и перестать воспринимать «ложное величье правителей, невежество вельмож, всеобщее притворство» и все такое как раздражитель.

Обращает на себя внимание и завоевавшая бронзу «Дистимия» Булата Ханова: бойкая остроумная повесть о том, как сегодняшняя одержимость общественной прозрачностью становится родом тоталитарной идеологии и — скорее комическим, чем трагическим образом — ведет к репрессиям против личности.

Автор описывает почти кафкианский визит главного героя — ведущего психотренингов — в «успешный» севернороссийский — напоминающий не то Норильск, не то Ханты-Мансийск — город, управляемый «прогрессивным» начальством на новый лад. Все здесь должно выглядеть современным и «открытым», поэтому даже редкое обновление «Инстаграма» квалифицируется как признак хронической депрессии и недостаточно искреннего расположения к окружающим — и дает повод для неадекватно жестких мер. На первый взгляд безделушка, «Дистимия» — злая и острая сатира на общество, которое, получив относительную политическую свободу, по инерции испытывает потребность в руководстве психическом.

Самая «невинная» из трех лауреатских, в комплекте с «Желанием исчезнуть» и «Ложью Гамлета», «Дистимия» тоже производит впечатление скорее боевого, чем холостого патрона; так улыбающийся своим мыслям Алеша Попович в компании Ильи Муромца и Добрыни Никитича выглядит существом далеко не безобидным; смех смехом, а намерения у него, похоже, самые серьезные.

Особенно следует сказать о разделе поэзии, открытия в котором не менее поразительны.

Простые и рафинированные — экзотическая комбинация — стихи московско-минского поэта Андрея Фамицкого наполнены «поэтическим веществом», которое очевидно не сдашь ни в какой багаж: самые обычные слова в его исполнении слишком взрывоопасны, слишком токсичны, слишком радиоактивны, слишком легко воспламеняются.

Относительно поэта из Бурятии Елены Жамбаловой, автора сборника «Мороженое для внутреннего ребенка», жюри сошлось на том, что у нее замечательно «шершавый» (копирайт поэта Владимира Косогова) язык и поразительно свежие образы. Пожалуй, ее поэзию, наполненную образами «барачного» детства, можно прописать по ведомству современной крестьянско-пролетарской — подлинно народной, в самом что ни на есть неснобском из возможных виде.

Относительно Софьи Серебряковой, чей очень продуманно составленный сборник «Птицы и жуки» впечатлил жюри шифрописью и изощренной ритмикой, лучше процитировать мнение критика и поэта Юлии Подлубновой: «Цикл Серебряковой очевидно выполнен в традициях эклоги, с учетом опыта Николая Заболоцкого. Однако Серебрякова со всеми ее жуками и птицами на самом деле продолжает линию неомодернистской поэзии Елены Шварц с ее усложненной образностью, мифологизмом и тайнописью смыслов. Можно увидеть здесь и влияние поэзии Екатерины Симоновой — осязаемость и конкретность детали, игра с гендером».

Итог премии — не только смущение членов жюри, которые сполна испытали чувство, которое Ленин называл embarras de richesses, затруднение из-за чрезмерного богатства выбора; и не только собственно имена победителей — но еще и пять «НЕТ», полученных в ответ на несколько важных вопросов.

Правда ли, что эпоха литературоцентризма закончилась и литература в России стала делом сугубо индивидуальным, родом нишевого развлечения? НЕТ. Похоже, наоборот, это последний надежный в мире постправды и фейк-ньюс ключ к осознанию, как все устроено на самом деле. И если прочесть тексты лауреатов, вы в самом деле станете больше понимать о своих соотечественниках — и в конечном счете доверять им, какими бы странными, нелепыми, неприемлемыми, аллергенными они вам ни казались.