Лицензия на убийство. Том 1 - [41]

— Там, типа, датчик нашего передвижения?

— Нет, там трекер и небольшой заряд. Для окружающих он не опасен, но вам головы оторвёт, если выйдете из зоны приёма сигнала передатчика.

— О-хре-неть! — проговорил по слогам от переизбытка эмоций Ковалёв и положил голову на стол. — С каждой минутой всё веселее и веселее.

Айрис и доктор Жиссел очень скоро закончили процедуры и покинули раненых, оставив их в небольшом бараке без окон, закрывающемся снаружи. Весь остаток дня комедианты пролежали на своих кушетках, не проронив ни слова. Вечером им принесли еду, но новые рабы господина Чэроо на неё даже не посмотрели. Лишь один раз Лёха молча вставал, чтобы попить. Жаб так и вовсе до самого утра не покидал свою кушетку.

Айрис приходила делать перевязки два раза в день. Чудодейственная мазь доктора Жиссела творила чудеса — раны заживали невероятно быстро. На третий день Лёха даже смог накинуть на спину лёгкую рубашку, а Жаб вообще отказался от перевязки. Его кожа была намного толще и крепче человеческой, поэтому амфибос пострадал меньше товарища.

Как выяснилось, до выздоровления комедиантов поселили в санитарном блоке виллы кальмара. Оказалось, что был и такой. Так как господин Чэшээ Чэроо не отличался ни душевной теплотой, ни милосердием, а рабов у него было достаточно, у доктора Жиссела и его помощницы постоянно была работа.

Когда утром четвёртого дня девушка наложила на Лёхину спину свежую повязку и хотела уйти, комедиант остановил её неожиданным вопросом:

— Айрис! Ты тоже рабыня?

Помощница доктора Жиссела рассмеялась. Первый раз за всё время, что Ковалёв её видел, с лица девушки исчезло серьёзное выражение. Лёха тут же признал: улыбка у Айрис была просто обворожительной — едва ли не лучшей из всех, что он видел за последние несколько лет. Она была из категории тех, что заставляют улыбнуться в ответ даже самого безнадёжного брюзгу и мизантропа.

На вид девушке было лет двадцать, хотя это ничего не значило. При существующих технологиях молекулярной косметологии ей по факту могло быть и все шестьдесят. Невысокая, светлокожая, с тёмными волосами и карими глазами, она была очень симпатичной, даже красивой, и Лёхе было просто не по себе от мысли, что такая милашка может быть собственностью мерзкого и злобного сухопутного кальмара.

— Нет, я волонтёр, — ответила Айрис.

У Ковалёва отлегло от сердца.

— Я учусь в медицинском университете, — уточнила девушка. — А сейчас у меня каникулы, и я здесь одновременно и волонтёр, и как бы на практике.

— Да ты ушлая девчонка, оказывается, — Лёха улыбнулся.

— Доктор Жиссел тоже так говорит. Но это же здорово, что я могу совмещать.

Айрис наклонилась над раненым комедиантом и осторожно, оглядываясь по сторонам, тихо произнесла:

— Я ненавижу рабство.

— Я тоже, — заговорщически прошептал Ковалёв и рассмеялся. — А скажи мне, волонтёр, часто здесь народ гостит, в больничке этой?

— Частенько, — вздохнула девушка. — По кхэлийским законам, хозяин имеет право сам принимать решения о наказании для рабов и волен сам решать, каким оно должно быть в каждой конкретной ситуации. А владелец этой виллы чересчур увлекается наказаниями.

— И что, с этим вообще нельзя ничего сделать?

— Теоретически можно, — начала рассуждать Айрис. — Но на деле — нет. Существует специальная комиссия, раз в год её проходят все рабы. Такой медосмотр, на котором смотрят, нет ли у кого увечий. Если есть, и их много, то хозяина могут оштрафовать. Но рабам от этого не легче. Ну и, разумеется, все рабовладельцы стараются, чтобы при любых наказаниях их рабы остались живы и не покалечились. Ведь если раб становится инвалидом по вине хозяина, ему могут даже дать вольную. Многие специально пытаются себя травмировать на работе ради этого.

— Нет. Это не наш метод, — уверенно произнёс Лёха. — Мы пойдём другим путём. Да и ты иди, а то я вижу, что торопишься.

— Да, в соседнем блоке лежит женщина с обширным ожогом, мне нужно ей тоже раны обработать.

— Ожогом? — комедиант аж присвистнул от удивления и возмущения. — Этот кальмар, вообще, маньяк, что ли?

— Нет, — ответила Айрис. — Он в этом случае ни при чём. Это местная повариха опрокинула на себя кастрюлю с кипящим бульоном. Ну, я пойду, до свидания!

— Пока! — ответил Ковалёв Лёха, проводил взглядом удаляющуюся девушку, а затем повернулся к товарищу и спросил: — Слышал?

— Да уж слышал, — ответил Жаб. — И ничего хорошего не услышал. Дикость какая-то.

— Дикость — не то слово. Конечно, это всё можно списать на местные обычаи, но мне кажется, ко всему прочему, наш кальмарец — сам по себе отменный маньячина. И знаешь, друг, мне всё больше и больше не хочется быть его рабом.

— Ну, он же вроде собрался нас продавать.

— Знаешь, Жаб, я сейчас тебе открою одну тайну: то, что он собрался нас продавать какому-то промышленнику, меня тоже как-то не радует!

Амфибос на несколько секунд задумался, его лицо напряглось, словно он принимал какое-то важное решение, после чего он сказал:

— Давай предложим ему сделку.

— Что? — удивился Лёха.

— Сделку, говорю, давай ему предложим!

— Какую сделку, Жаб? Очнись! Мы в некотором роде его собственность, ты забыл? Всё, что у нас было, теперь тоже его собственность. А со стороны за нас заплатить некому. Какую сделку ты ему хочешь предложить? Свою тушку после кончины в музей продать? Так мне кажется, он и на это имеет право без всяких сделок.