Лицензия на убийство. Том 1 - [39]

— Ки-и-клэ-э-эр!

Глава 11. Новый статус

Лицо упиралось во что-то холодное и металлическое. Голова раскалывалась, мышцы и суставы ныли по всему телу. Но это была тупая затихающая ломота, а вот лицо, особенно всю его левую половину, от нижней челюсти и до лба, обжигала боль острая и яркая. Лёха подумал, что на эту холодную поверхность его не положили, а бросили. Причём с размаху и лицом. Либо всё же положили, но перед этим долго и со знанием дела били. Скорее всего, ногами. Но почему-то Ковалёв ничего не помнил.

Поверхность, на которой он лежал, была твёрдой, ровной, холодной и мокрой, очень похожей на большой металлический стол. Впрочем, это вполне мог оказаться пластик, просто сильный привкус крови вызывал ассоциации именно с металлом. А её во рту было много: возможно, Лёхе выбили зуб или разорвали губу. И кровь была не только во рту — комедиант явственно ощущал, что лежит лицом в липкой лужице. С одной разбитой губы или прокушенного языка столько натечь не могло. Видимо, нос тоже разбили. Или рассекли бровь. Либо выбили далеко не один зуб. Вариантов было множество, в том числе и комбинированные — не зря же болела вся левая сторона, да ещё и так сильно.

Лёха осторожно провёл языком по зубам — все оказались на месте, что не могло не обрадовать. Но привкус крови усилился, да и язык засаднило. Видимо, он всё же его прокусил.

«Интересно, — подумал Ковалёв. — Это меня так душевно мордой об стол припечатали, когда укладывали, или заранее по ней прошлись кулаками да сапогами? Или это, вообще, операционный стол?»

Он хорошо слышал, как кто-то ходит совсем рядом, и, судя по шагам, доносившимся с разных сторон, этот кто-то был не один. Поэтому открывать глаза Лёха не спешил. Где бы он ни находился, сначала имело смысл вспомнить, как он здесь оказался. А объявить, что он пришёл в себя, было никогда не поздно.

Немного разобравшись с лицом, бывший профессиональный военный попытался определить, как сильно пострадали при избиении руки и ноги, не переломаны ли они, можно ли на них рассчитывать. Шевелить конечностями — означало привлечь внимание, поэтому пришлось полагаться лишь на ощущения в состоянии покоя.

Лёха начал с рук. Ширина стола была не более метра, поэтому руки свисали с краёв по бокам и, помимо того, что ныли от боли, ещё и затекли от такого положения. Причём затекли так сильно, что Ковалёв сразу и не ощутил на запястьях браслеты. Теперь же он обнаружил этот неприятный сюрприз — его приковали к столу наручниками. Версия об операционной сразу же отпала.

Сложившаяся ситуация Лёхе категорически не нравилась, он невольно поёжился и ощутил, что ему ещё и холодно. И это было не удивительно: мало того, что он лежал на мокром столе, так ещё и температуру в помещении никак нельзя было назвать комфортной — градусов четырнадцать, не больше. И в дополнение к этому изрядно сквозило.

Рубашки на комедианте не было. Животом и грудью он чувствовал холод металлической поверхности, а вот к ногам раздражающе прилипли мокрые штаны. Ощущение было неприятное, но Лёху это более чем устраивало. Когда ты лежишь непонятно где, прикованный неизвестно кем к столу, всегда лучше, если ты в штанах, чем без них.

Впрочем, особо радоваться не стоило: браслеты на щиколотках ничего хорошего не сулили. Ковалёв был крепко прикован к мокрому столу, и классифицировал своё положение как крайне незавидное. Он попытался вспомнить, что же с ним произошло, как он здесь оказался и почему всё так болит.

Ощущения в теле хоть и были неприятными, но при этом казались очень знакомыми, похожими на… Лёха снова напряг память, и она всё-таки выдала нужный ответ: его состояние было похоже на последствия хорошего разряда из парализующего карабина. Эффектом домино яркая ассоциация вызвала в памяти ощущения, испытываемые непосредственно при получении такого разряда, а уже они в свою очередь напомнили бывшему штурмовику, что так оно и было — в него действительно стреляли из парализующего карабина.

И сразу всё встало на свои места. Применение подобного оружия часто вызывало кратковременную амнезию у тех, кому «посчастливилось» получить разряд. Но обычно она проходила довольно быстро, вот и сейчас Лёха начал потихоньку всё вспоминать.

Но, как ни старайся, из загашников памяти можно достать лишь произошедшее до выстрела, а вот что случилось после того, как Лёху парализовало, и он потерял сознание, при всём желании вспомнить было невозможно. Поэтому ему оставалось лишь гадать, где он находится.

Ковалёв попытался выстроить в голове цепочку событий последнего дня, но это ему не удалось: волна ледяной воды окатила его с головы до ног. Это было настолько неожиданно, что Лёха заметно дёрнулся и едва не вскрикнул. Если им занимались профессионалы, они явно заметили, что их пленник пришёл в себя.

«С другой стороны, лежи — не лежи, гадай — не гадай, один хрен проваляться так до ночи, а потом сбежать не получится», — подумал комедиант и открыл глаза.

Он приподнял голову, отлепив щёку от кровавой лужицы. Боль в левой половине лица усилилась, но Ковалёв не обращал на это внимания. Он огляделся, насколько это было возможно в его положении, и убедился, что лежит действительно на металлическом столе в довольно большом — не менее пятидесяти квадратных метров — помещении, похожем на ангар.