Лица - [186]

Прежде чем уйти, Чарли обняла подругу:

— Нет величественнее любви, чем эта: доказать ее другу скальпелем.

— Ох, — рассмеялась Жени.

— Ты понимаешь, о чем я говорю.

— И рассуждать не о чем, — но когда за Чарли закрылась дверь, Жени поняла, что она вовсе не так уверена, как хотела казаться. Дело было не в операции. Жени умела выполнять гораздо более сложные вещи, чем подтяжка лица. Но угроза шла не от рук. Слишком ее лично все это касалось.

На следующее утро, уже в халате и с вымытыми руками, она постаралась скрыть волнение, когда вкатили Чарли. Она ободряла ее и улыбалась из-под маски, пока не подействовал наркоз. Когда пришло время начинать, Жени тяжело вздохнула и подняла глаза на Макса. Он успокаивающе моргнул. Жени улыбнулась ему в ответ и сделала первый надрез.

От уха она пошла вниз к челюсти, освободила кожу от тканей под ней, завернув ее вверх и вниз, наложила над ухом и ниже скрепляющий шов и срезала лишнюю кожу. Потом двинулась к вискам.

Никаких осложнений — как в учебнике. Она приступила к другой стороне лица. Вся операция займет не более двух часов.

Внезапно она остановилась:

— Потрогай, — прошептала она Максу так тихо, чтобы не могла расслышать Чарли.

Макс нахмурился. В нижней части лица в тканях прощупывалась небольшая киста. Наклонившись к уху Жени, он прошептал свое молниеносное решение:

— Иссеки и закрой.

Это означало, что после получения результатов биопсии им предстояло исследовать ткани рядом с удаленной опухолью. Но Жени продолжала искать и нашла еще несколько цист, самая большая из которых была размером с горошину. Чтобы удалить их все, потребовалось бы несколько часов, еще наркоз и, возможно, переливание крови.

— Нет, Макс, буду делать сейчас, — и громче, Чарли: — Мы тебя сейчас усыпим. Ничего страшного. Просто мне легче работать, когда ты вовсе не двигаешься, — она дала распоряжение анестезиологу и попросила подготовить капельницы с кровью. И после этого приступила к операции. Макс был рядом наготове с зажимами, чтобы останавливать кровь. Жени удалила всю вереницу цист, некоторые — не больше родинки, тщательно исследовала каждый миллиметр, и только после этого вернулась к подтяжке, и затем наложила аккуратный шов. Когда все было закончено, Макс мягко отстранил ее от стола.

— С тебя довольно. Перевязку я сделаю сам.

Жени сделала шаг назад и почувствовала дурноту.

Результаты биопсии поступили еще до того, как Чарли покинула реанимационную — никакого признака злокачественной опухоли. От облегчения Жени ощутила слабость, но в следующую секунду принялась себя упрекать, что нанесла подруге ненужную травму.

Макс понял ее состояние:

— Ты все правильно сделала, — гаркнул он на нее.

— Спасибо, — но она чувствовала себя виноватой.

Доброкачественная киста — частое явление в подкожной жировой прослойке. Нужно было слушаться Макса. Тогда бы не пришлось делать эту никчемную операцию.

Когда через несколько часов Жени пришла навестить Чарли, та уже оправилась от наркоза и лежала в своей палате, укутанная бинтами, как куколка, что заранее и пообещали Т.Дж.

— Спасибо, — проговорила она. — Макс мне все рассказал про кисту.

Черт возьми, подумала Жени, зачем после всего беспокоить Чарли?

— Я не послушалась его совета. И не прислушалась к мнению, более справедливому, чем мое. Его мнению.

— Он сказал, ты дралась, точно тигрица за своего тигренка.

— Видишь ли, — Жени окинула взглядом забинтованную голову, — наверное, нельзя оперировать друга. Требуется большая отстраненность.

— К дьяволу отстраненность. Ты, может быть, спасла мне жизнь. И разве нельзя добавить в хирургию каплю любви?

Прежде чем Жени успела ответить, Чарли снова погрузилась в сон. Она задумалась над вопросом и поняла, что любовь в первую очередь и привела ее в медицину. Любовь или потребность любви к отцу. Ее давнишней мечтой было восстановить его лицо. А вместо этого она только что сделала подтяжку здоровому человеку — своей подруге. Разве это не одно и то же? Нет, она знала, что мечта остается мечтой. Она знала, что отец где-то жив — Пел уверил ее в этом. А если жив, значит, живет калекой. И мечта должна получить разрешение: либо ее руками, либо смертью.

Выздоровление Чарли шло не так быстро, как надеялась Жени, но все же нормально. Массивную повязку сняли через сорок восемь часов, и Жени заменила ее на другую, более легкую, еще на двенадцать.

Т.Дж. сделалась любимицей палат и прекрасным психологом. Она переходила от койки к койке и несла с собой обувную коробку с бумажными фигурами. И те пациенты, кто чувствовал себя достаточно хорошо — а таких было большинство, другие же просто бодрились, когда к ним подходила шестилетняя девочка — начинали игру с Т.Дж., придумывая с бумажными персонажами маленькие драмы. С неосознанной мудростью и просто потому, что так было смешнее, девочка предоставляла мужчинам решать, кто есть кто, и давать всем имена. Но если ветеран отказывался или у него не получалось, она доставала фигурку из коробки и говорила:

— Это ты, — остальное складывалось проще: женский персонаж оказывался матерью, женой или сестрой.

Минут на пятнадцать девочка и солдат погружались в игру. Ее тема часто была — возвращение домой. Мать плакала. Жена говорила: «Как ты плохо выглядишь. Я ухожу от тебя» или что-то вроде этого. Иногда куклу-мальчика называли по имени больного и тогда играли в детство или юношество до того, как он ушел на войну.