Лица - [178]

Она была поглощена работой. Умение Макса поражало. Его швы были необычайно аккуратными, надрезы миниатюрными и точными, несмотря на толстые короткие пальцы. Он вынужден был проявлять артистизм, импровизируя, когда не хватало инструментов и оборудования. Делал молниеносный выбор между традиционными и новаторскими методами.

Меньше чем за два месяца Жени привязалась и к Максу, и к самой клинике. О частной жизни врача она знала только то, что он сам ей рассказал при первой встрече — большую часть жизни Макс провел в армии, от сестер она услышала, что он разведен и не хотел, чтобы кто-нибудь упоминал о его прошлом браке.

А вот о Дэнни Жени знала все и любила его. Но чем дольше они жили вместе, тем, казалось, дальше отодвигалась их свадьба. Им нравилось оставаться вместе, но не хватало для этого времени. Дэнни часто отлучался в Голливуд для завершающих штрихов своего фильма, встречался с людьми, обещающими продвигать его на экраны. А когда он возвращался в их маленький домик — больше напоминающий коттедж на территории усадьбы — Жени частенько была на работе. Иногда она проводила в клинике по шестнадцать часов или все сутки, ассистируя на операциях специалистов-добровольцев, вызвавшихся помочь в свободные часы. А это означало, как и предупреждал Макс в июне, что операции начинались глубокой ночью.

Свой распорядок дня она никак не могла приспособить к работе Дэнни, и он тоже не мог поступиться своими планами. Первые десять дней — их «медовый месяц», как вспоминала о них Жени — оказались насыщенными счастьем. Любая минута, когда они были вместе, напоминала оазис, где находила отдохновение их любовь. Они говорили о будущем, придумывали смешные имена своим детям, распределяли домашние роли (Дэнни собирался готовить, Жени предстояло менять электролампочки и вызывать сантехника, стирку они поделили на двоих, но дом решили поставить на сваи, чтобы внутрь не проникала никакая грязь и ее не пришлось отчищать) и неопределенно рассуждали о предстоящей свадьбе: где состоится церемония и кого на нее приглашать.

Теперь же они редко заговаривали о будущем. Сложности совместной жизни в настоящем нахлынули на них. Последние три дня Дэнни был в отъезде. Они говорили сейчас даже реже, чем тогда, когда прошлым летом Жени жила в Нью-Йорке.

Несколько последних минут Жени ощущала спазм в боку, но не обращала на боль внимания: обычно если она продолжала бежать, боль проходила и у Жени наступало состояние невесомости, она не чувствовала ни боли, никаких других неудобств.

Но сегодняшним утром спазм не отпускал. Жени пришлось замедлить бег, перейти на трусцу, потом на шаг. Стайка песочников бросилась врассыпную, но другие птицы посторонились лишь на ярд и продолжали возню в поисках пищи.

Схватившись за бок, Жени пошла еще медленнее, с мокрого попала на сухой песок и, волоча ноги, с каждым шагом отбрасывала его перед собой. Дэнни до полуночи не вернется, думала она. И тогда он расскажет ей, что с ним случилось с тех пор, как они виделись в последний раз, а потом они займутся любовью. И будут счастливы, скрепив свои узы крепче слов.

Заснут они в два или три утра, а через несколько часов она тихо, чтобы не тревожить его, поднимется, не станет греметь на кухне, а выйдет на несколько минут раньше и позавтракает по пути.

Завтра, ради сна, она пожертвует бегом, но все равно будет чувствовать себя усталой. Сейчас их тела жили не в общем ритме. И Жени мечтала о времени, когда и днем, под сверкающим солнцем, как тогда в июне, когда они решили сойтись, они станут проводить часы вместе.

После того как фильм будет завершен, говорила она себе, они вернутся на солнце.

Жени повернула обратно. Спазм немного отпустил. Она ускорила шаг — боль не усиливалась. Тогда она побежала, сначала осторожно, легко, затем в обычном своем ритме. Боль стала проходить. Вскоре Жени пришла в обычную форму — бег, как всегда, снял неприятные ощущения в теле. Через десять минут она была в машине, натянула рубашку и перед клиникой отправилась домой, чтобы принять душ.

Утро по-прежнему оставалось серым и небо угрожало дождем. «День предстоит длинный», — подумала Жени.

Она включила зажигание. Машина чихнула, но не завелась. Жени к этому привыкла: старый «Шевроле» обычно пускался с третьего раза. Она купила его в первую неделю в Монтерее, как только был открыт ее новый счет, и назвала «бабушкой», потому что машина, как старая леди, не могла тронуться не поворчав. Сегодня она запустилась лишь с пятой попытки, но мотор заработал мягко, легонько похрапывая.

На дорожке к коттеджу путь Жени перегородил «Ягуар» серебристого цвета. Она остановилась за ним, размышляя, кто бы это мог их навестить в такой ранний час. К тому же приехав в такой машине. Может быть, кто-нибудь из пластических хирургов из Беверли Хиллз, с блистательной клиентурой, решил проконсультироваться по поводу операции на верхней части черепа? «Вряд ли», — подумала она, — с неизменным стуком открывая дверь «бабушки».

В машине никого не оказалось. Может быть, водитель сам себя впустил в дом — ее дверь никогда не бывала закрытой.

Жени вошла и окликнула: