Лица и сюжеты русской мысли - [75]

, связав его звенья логикой и диалектикой высшего единства, – вот что я имею в виду, сказав о конгениальности Виктора Петровича Троицкого Алексею Федоровичу Лосеву. Но это впечатление только обогатилось и дополнительно подтвердило свою достоверность, когда я прочитал очерк Виктора Петровича, художественно осмысляющий сам феномен Лосева, его корни, его истоки. А лежат эти истоки-корни в необозримых южнорусских степях, таких же бескрайне-могучих, как и сам философ, этот «русский Прокл», по характеристике его В. П. Троицким. Простор степей сосредоточен в его очерке в фокусе столицы Войска Донского в городе Новочеркасске, с его пыльным майданом и собором на нем, родине Лосева. Героем очерка выступила сама Степь, как, кстати, и у Чехова, причем все та же самая – приазовская. Она предстала во всей конкретности своей как «апейрон», как беспредельность щедрых стихийных сил, сил, прежде всего, заметьте это, плодородия, то есть спонтанного творчества, могучей производительности. И мощи степного космоса в ученические годы А. Ф. Лосева отвечала мощь культурной среды, питающей одаренные личности. Провинциальные, то есть не столичные, учебные заведения России конца XIX и начала XX в. поражают нас, живущих в период обостренного культурного декаданса, своим культурно-образовательным потенциалом. Я назову, например, одесские гимназии и Новороссийский университет, давший нам такую фигуру, как Георгий Флоровский, а также Харьковский университет, где учился, например, Гехтман, замечательный учитель Флоренского, Эрна и Ельчанинова. Этот список можно пополнять еще и еще. Кстати, упомянутый мною Эрн охотно употреблял такие выражения, как «русский Платон» (о Вл. Соловьеве) и «русский Сократ» (о Григории Сковороде). Вот и Виктор Петрович пошел по тому же пути, назвав А. Ф. Лосева «русским Проклом». В этом, казалось бы, таком «стандартном» выражении кроется поразительно точный и глубокий смысл.

А теперь позвольте мне немного поразмышлять. То, что мы называем культурой, можно представить в виде некоторого содержания, охватываемого такими категориями, как информация, знание и сознание, отвлекаясь пока от рассмотрения того, как они связаны между собой. Первая категория – это информация, то, в чем мы все буквально утопаем, «впиваясь» в мониторы телефонов, смартфонов, компьютеров, просматривая необозримые «базы данных», в том числе библиографические указатели… Информация – это прагматически лаконичная «оперативная сводка», дающая самый внешний, самый поверхностный срез культуры и предназначенная всецело для ее внешнего же «потребления». Вторая упомянутая мной категория – это знание. В знании мы, честно говоря, не особенно утопаем: ведь мы многого как раз не знаем. Даже ученые не «утопают» в нем, ибо так рвутся к нему, стремясь получить новое знание. И в то же время богатства знаний накоплены огромные, и утонуть в них – тоже немудрено. Но знание отличается от информации тем, что для его создания нужен внутренний творческий порыв, нужен инсайт, прорыв-озарение, нужна и питающая его продуктивность культура как нечто и многосложное и в то же время совершенно простое человекомерное образование. И наконец, третья категория из указанного ряда – это сознание. То, что я только что сказал о знании, в еще большей степени нужно отнести и к сознанию. Разумеется, сознательное существо пользуется и информацией, хотя тему сравнительной релевантности всех трех перечисленных категорий для познания мира я здесь обсуждать не стану. Но способному к сознанию существу информации и даже знания недостаточно для того, чтобы развить в себе эту способность в ее глубоких и высоких возможностях. Да, в сознании мы без труда находим общий корень со знанием (само созвучие этих слов указывает на это). Но на объективное знание (objective knowledge Карла Поппера) сознание однако мало похоже. Что это за «зверь» – мы почти не знаем и не сознаем, хотя в какой-то степени открыты и к нему тоже и какой-то интуицией того, что такое сознание, безусловно, обладаем. Так вот, Алексей Федорович Лосев был абсолютно своим человеком во всех этих сферах, но третья сфера – сфера сознания – в его могучей личности понесла наибольший урон от «века-волкодава». Да, безусловно, он явил нам себя человеком смелого целостного, или кафолического, в смысле вселенскости, мировоззрения. Он был не только большим ученым, но и художником мысли и слова. Был писателем, а не только академическим исследователем. Но в поздние годы потенциал его художественно цельной «кафоличности» уже не мог раскрыться с таким блеском и силой, как, скажем, в гениально-молодой «Диалектике мифа», в этом чуде русской философии. Можно удивляться, насколько информативны его труды, например многотомная «История эстетики» или «Античный космос и современная наука». Но это – неотделимая от знания его информативность. Он, казалось бы, знал все, был настоящим полигистором. Но в этом ли дело, в этом ли феномен Лосева и этим ли он нам по-настоящему дорог? Ведь были же и другие полигисторы – например, александрийцы, ученые-знатоки, эрудиты, и было их, в общем, не так уж и мало. Да, скажем мы, Лосев действительно невероятно много