Лица и сюжеты русской мысли - [127]

Но русскую философию многим хочется сбросить со счетов: без нее они чувствуют себя увереннее, потому что до метафизики и религиозного духа надо дорасти, что непросто и скоро не дается, а довериться результатам опросов и «научных фактов» как единственной убедительной основе для суждений легко в нашей «наукоемкой» цивилизации. В итоге в культ возводятся частные условные истины, а за это приходится платить неспособностью к Истине абсолютной.

Новое поколение философов: стремление ограничиться фактографической справкой, избегая попытки выявить суть дела. Например, интересуются анкетным вопросом, был или нет Декарт розенкрейцером, не пытаясь раскрыть значение головокружительной близости оккультизма к новой науке.

Широко распространена точка зрения, что христианство – традиционное прошлое европейских обществ. Социология, как кажется многим сегодня, это мнение надежно легитимирует. Но это поверхностная социология. Тезис о неизбежной дехристианизации, подаваемый как аксиома, на мой взгляд, ошибочен. Его опровергает опыт, проделанный Россией в XX в. Действительно, пик разрыва с христианством пришелся на период тоталитарных режимов. Градус воинствующего безбожия тогда достигал своего максимума. Но опыт России, где гонения на христиан были особенно жестокими и длительными, показал, можно сказать, сверхъестественную живучесть христианства. Буквально на руинах, оставленных господством государственного атеизма, мы увидели возрождение церковной христианской жизни. Этот опыт представляется мне фундаментальным для понимания и оценки возможных путей будущего развития не только России, но и мира в целом. Значение его в том, что решение самим создать заново и «из ничего» эффективные высшие ценности на месте «умершего Бога» приводит к «умиранию человека». Попытка сегодня основать в качестве замены христианской религии квазирелигию трансгуманизма или чего-то подобного ничем, кроме нового тоталитаризма, кончиться не может. Отказываясь от Бога, не желая верить в Него, европеец роет себе очередную братскую могилу пострашнее тех, из которых он относительно недавно с такими жертвами выкарабкался.

«Всех младенцев перебили по приказу Ирода, а молодость – ничего, живет!» Так обстоит дело и с христианством. Приходят новые атеисты – Мишель Фуко, Жиль Делез и компания, – кричат о радикальной «антитеологической революции», а христианский караван, не обращая на них внимания, пересекает пустыню мира с молитвой в сердце.

Мрачно-напряженный дух католицизма православная душа переносит с трудом. Слишком безотрадно. Сердечного света и тепла ей не хватает у Клоделя, Метерлинка, Блуа, Нерваля, Бодлера, Мориака…. Вот, кажется, почти одного Пеги русская душа встречает радостно, приемля его риторику. А еще – как русскому человеку хорошо с Доде! И вспомнил, как хорош Чехов – по скромной трезвости взгляда и мягкой, хотя и грустной, ноте. Пусть он и далек от православия, но подходит не только западным гуманистам, но и нам, русакам. Во всяком случае, католического излома у него нет и в помине.

Ницше, Розанов, Адо ошибались, разглядев в христианстве только убыль жизни, ее снижение, вычитание из нее полюса пола как символа и центра всего живого и природного. Но христианство не вычитание, а сложение – прибавление к старым языческим радостям и наслаждениям радости более высокой и духовной жизни.

Наша православная философская мысль резко поляризована по критерию отношения к современной западной философии. При этом отсутствует, на мой взгляд, самая продуктивная позиция, избегающая крайностей, которые и преобладают. С одной стороны, мы видим нечувствительность к западной мысли, ее непонимание и неприятие, например, у С. М. Половинкина. С другой стороны, С. С. Хоружий демонстрирует, как мне представляется, чрезмерную переоценку западной мысли «постмодернистского» толка, воспринимая ее как безусловно значительное и потому исключительно актуальное. Итак, или резкое и огульное неприятие современной западной философии, или столь же неоправданно завышенное восприятие ее как обязательного культурного образца. Прискорбные крайности, и почти не видно того трезвого, взвешенного, вдумчивого и дифференцированного отношения к западной мысли, которое было у русских философов Серебряного века. Вяч. Иванов, Франк, Бердяев, Бахтин и другие с большим разбором и знанием дела относились к западной мысли своего времени. Со многими выдающимися философами Запада они дружили, спорили, влияли на них и сами многому научились у них. Но столь же многое ими не принималось. Таких непродуктивных крайностей, как у нас сейчас, тогда, по крайней мере на вершинах мысли, не было.

«Сейте прекрасное, доброе, вечное!» Кстати, Спешнев «всем добрым на свете» называл «социализм, атеизм, терроризм»[539].

Русское имяславие глазами западных ученых. Несколько лет назад вышла книга «Naming Infinity»[540], посвященная связи православного имяславия с математическим творчеством и уже тем самым признающая весомый вклад русской религиозной традиции в мировую науку. Авторы, известные математики и историки науки, сопоставляют рациональный стиль мысли в картезианской Франции с более интуитивным и платонистским стилем мышления в православной России.