Librum Debitori - [16]

 Соу не теряла времени понапрасну, и с каждым взмахом ее руки очередной стеклянный шарик лопался, прорастая зарослями щерящегося чудовищными шипами терновника. Первый рубеж обороны был почти готов.

 Наконец Мегу открыла глаза, и слезы радости крошечными каплями повисли на ее ресницах.

 - Ангел, ты пришла за мной! Ты заставила их замолчать!

 - Не я, Мегу. Не я, а один наш знакомый. Ты ведь читала о нем когда–то?

 - О ком, ангел? — она только сейчас заметила, что они не одни, — О…

 - Да, дитя, — я склонился над ней, нежно вытирая слезы черной кожей перчатки, — Оле–Лукойе.

 - Но это значит… — Мегу выглядела растерянной, — Ты младший Оле?

 - Да, тот, которого увидел в воскресном сне маленький мальчик Яльмар сто девяносто шесть лет тому назад.

 - Но…где твоя лошадь? — памяти Мегу можно было позавидовать.

 - Ждет нас внизу, дитя, — я опустился рядом с ней на колено, обнимая хрупкое тело, заглядывая в глаза, — но я должен задать тебе вопрос..

 - Да, Оле, я готова. Я давно была готова к нашей встрече, очень давно.

 - У тебя были хорошие оценки? — прошептал я, ломая в руке хрупкую ампулу с серой пылью.

 - Нет, — неожиданно ответила она, — наверное, плохие.

 - Все хорошие люди так говорят, — улыбнулся я и дунул ей в лицо золой асфоделей.

 Она расслабилась, улыбаясь, обмякла у меня на руках, глаза затуманились, дыхание стало спокойным и ровным. Мегу снова спала.

 Я бережно опустил ее на каменную плиту и осторожно отошел. Теперь счет шел на секунды. Соу уже призвала Лемпику, открывая нам с Суигинто проход дальше, в святая святых, в сон души Мегу. Но Первая вдруг заколебалась, остановилась, замерла.

 - Что случилось, Суигинто? Поспешим!

 - Песня…она звучит иначе…в ней появилась горечь! Я отравила ее, испортила…

 - Нет, не испортила. Сделала настоящей. Идем, не медли — другого шанса не будет, она просто умрет.

 - Умрет?!

 - Без Песни ей не проснуться, а мы не сдержим Море. Не время говорить, идем!

 И не дожидаясь ответа, я нырнул в воронку, навстречу неизвестности.

 Я не видел, как позади вырвались черными гейзерами столбы мутных вод, как лопались в терниях и бессильно стекали обратно мягкие тела первых порождений безумных глубин, как стальным вихрем вспыхнула Соу, освобождая чистую ярость против порождений влажной бездны… Только ее боевой клич эхом продолжал звенеть в ушах до тех пор, пока я не вступил в наипотаённейший уголок мира Мегу.

 

 На несколько мгновений меня загнало в ступор видение этой реальности — да и можно ли назвать это видением? Круговорот красок, которые были эмоциями, натянутые струны убеждений, причудливые змеи мыслей, скребущая метелица сомнений, колышущиеся полотна воспоминаний, звуки, не слышанные ухом и запахи, имени которым нет под луной — вот как принял меня внутренний сон Мегу.

 Можно было бы долго любоваться этим, но две минуты были слишком коротки, а разум мой оказался куда более подготовленным, чем можно было ожидать. Несколько мгновений — и внутренний мир Мегу приобрел куда более определенные формы.

 В прозрачно–зеленой ледяной глыбе, мирно парящей посреди исписанной мелкими знаками сферы с сотнями тысяч картотечных ящиков в стенах, таилась комната — точная копия палаты, где Мегу провела так много времени. От многих приоткрытых ящичков тянулись к ней нити–паутинки, удерживая ее посередине. Осторожно, стараясь не задеть их, я полетел вперед, чтобы рассмотреть происходящее внутри. Как же я благодарил судьбу за то, что сто двадцать ударов сердца тут казались гораздо длиннее!

 Сквозь холодную гладь видно было поющую Мегу, укладывавшую в два чемодана, черный и белый, какие–то вещи. Суигинто была там и говорила что–то, но я не слышал. Но не наблюдателем я пришел сюда, а бойцом, и не стоило сомневаться в том, что Первая передаст своему медиуму то, с чем пришла.

 Несколько толстых нитей тянулись вглубь, касаясь черного чемодана и не стоило большого труда проследить, где они начинаются. Ящики, из которых они тянулись, были полуоткрыты, а из их глубин несло каким–то гнилостным зловонием. «Дурные воспоминания» — догадался я и попытался закрыть их. Заржавевший металл не поддавался и пришлось изо всех сил бить их ногами, чтобы все–таки задвинуть поглубже. Несколько я все же умудрился закрыть до конца, и нити, тянувшиеся из них, упали и повисли, медленно втягиваясь в глубины ледяной глыбы.

 Половина нашего времени прошла, а Песни все еще не было. Я вернулся ко льду и снова заглянул в его пустую сердцевину.

 Еще две долгие секунды унеслись прочь, прежде чем Суигинто решилась и вынула из–за пазухи принявшую форму сверкающего шарика Песню. Его светлое сияние играло тысячей радужных отблесков в гранях льда, и я едва разглядел то, что беспокоило Первую — несколько черных частичек, величиной не более пчелы, кружившихся по идеальным орбитам. Мегу восторженно ахнула, бережно принимая сокровище обеими ладонями, и поднесла его поближе, чтобы рассмотреть. Еще пять секунд прошли, и тут меня пронзила неожиданная мысль — как Суигинто выберется наружу?

 Лед был монолитен, без единого намека на выход. Даже окно комнаты было не более чем бутафорией, и лишь нити памяти проходили сквозь эту толщу, и ничего более. Серебро лишь бессильно царапало гладкую поверхность, черное плетение легко прошло насквозь, но не оставило и следа на холодной глади. Самое время начинать панику.