...Либо с мечтой о смерти - [9]

Меня, впрочем, занимал не столько внешний вид, сколько выражение лиц «гиперборейцев». Попадались и хмурые, и сосредоточенные, и отрешенные. Кое-кто медитировал, замерев у самой воды. Другие напевали под нос или что-то негромко декламировали. Некоторые с увлечением выискивали вдоль берега ракушки и разноцветную гальку.

Похоже, настырно-липкий вербовщик отчаявшихся душ Трейфул и в главном не обманул: многие обитатели острова пребывали не в самом плохом настроении. С виду, по крайней мере. Впрочем, подобный вывод я мог сделать, и не оглядываясь по сторонам: стоило лишь прислушаться к самому себе. И это при том, что пока лишен большинства здешних радостей: медитаций под китайскую музыку, общения с тщательно подобранными по звездам собратьями. Не говоря уже о таинственной инсуффляции. Впрочем, возможно, именно отсутствие бесед с себе подобными и всяческих заумных техник и привносит в мою душу такой покой?

Песок поскрипывал под толстыми подошвами непромокаемых ботинок. Взбаламученный океан глухо ворочался и шумел, и шум его был подобен шелесту крови в ушах. Еще немного, и они сольются, станут одним целым — кровь, обитающая во мне, тепленькая, ропчущая и тоскливая, и океан, холодный, вечный, самодостаточный.

Вспомнилась фраза из книги русского автора, прочитанной не так давно: «Я никогда не понимал, зачем Богу было являться сюда в безобразном человеческом теле. По-моему, гораздо более подходящей формой была бы совершенная мелодия — такая, которую можно было бы слушать и слушать, без конца».

Смешной русский! Бог ведь и приходит в виде мелодии. Ежечасно, ежеминутно. Вот как сейчас. Немножко хмурая и грозная, но просторная до озноба мелодия, музыка прозрачной живой воды, жадных чаек, толпящихся туч.

Бог-мелодия, надо же… Положительно, остров Гиперборея действует благотворно на мою психику — еще одно тому подтверждение. Всегда был склонен к совсем иным дефинициям Всевышнего. В виде антропоморфном ощущал Его неким существом, кто меня ненавидит, причем активно, страстно и действенно. Абстрагируясь же от личных качеств — некая направленная на меня извне разрушительная сила.

Когда-то я сравнительно легко преодолел пропасть между ментальной установкой «Бога нет» (следствие юношеского материализма, противостоявшего родительскому воспитанию) и «Бог есть». Но вот между последней максимой и пресловутым утверждением «Бог есть любовь» пропасть оказалась бездонной, непреодолимой никакими силами. Во всяком случае, для меня.

Мои высокие размышления прервали звуки чужого присутствия. Я оглянулся, досадуя.

Метрах в двадцати, у самого берега, в профиль ко мне стояла девушка. Чуть пританцовывая, увязая сапожками в мокром песке, подставив лицо и короткие волосы грубой ласке ветра.

Совсем юная, тинэйджер — она-то какого дьявола здесь? Неужели «хроническая»? Насколько я понял из болтовни Трейфула, молодые редко бывают «хрониками», точнее, им труднее поставить с уверенностью роковой диагноз, причислить к сонму обреченных.

Ждет своего безболезненного укола и кайфует…

Я быстро пошел прочь от берега, не оглядываясь.

Львиная доля ужаса заключалась в том, что девушка напомнила мне её — мою шестнадцатилетнюю дочь, беспутную, безбашенную и бессердечную. Схожая фигурка: невысокая, с широкими и острыми мальчишечьими плечами и округлыми женственными бедрами, короткая растрепанная стрижка, обтягивающие джинсы с дырами на коленках.

Напомнила? А разве я забывал? Никогда. Лишь в редкие минуты отстраненности и покоя отдыхал от мучительного образа, переставая держать в сознании.

С кем она сейчас? Кувыркается в чужих постелях (на лужайках, сиденьях авто, телефонных будках, крышах), наращивает список (надеюсь, она добилась того, чтобы число плюсиков перевешивало минусы), ищет приключений на свой обтянутый джинсами соблазнительный задок, курит без перерыва в компании немытых бродяг, с умным видом изрекает по-детски глубокомысленные глупости, танцует на асфальте, плещется в фонтанах, хохочет… Не подхватила ли, будучи беспримесной пофигисткой, гонорею или ВИЧ? Не удивлюсь, коли так — удивлюсь, если до сих пор хранима своим ангелом за правым плечом, угловатым, мальчишечьим. Он большой оригинал, ее ангел-хранитель, любитель распущенных лживых девчонок, плюющих на всё и вся. Должно быть, белая ворона, террибль анфант, в прилежной ангельской стае…

Чтобы не захлебнуться в привычных адских хлябях, едких и жгучих, всегда одних и тех же, перевел мысли — как стрелочник ржавую неподъемную стрелку, на другое. Вернулся к девчушке, юному «хронику», флиртующей с норд-вестом на берегу, потряхивая гривкой. Представил ладную фигурку в светлых джинсах и желтой ветровке. Зачем она здесь, что потеряла на острове — резвая, свежая, с крепким спортивным телом?..

Меня встряхнула мысль, скорее даже озарение с неприятно отрезвляющим привкусом. А ведь он вовсе не бессребреник и не Дон Кихот, этот самый профессор Майер! Еще меньше похож он на младшего брата Альберта Швейцера. «Оттаявшая Гиперборея» приносит прибыль, и немалую. Иначе он вряд ли загорал сейчас на Сейшелах, под отупляющим и взращивающим низменные инстинкты южным солнцем.