Лейтенанты - [17]
Пять дней боев наградили меня опытом. Приноравливаясь к войне, времени терять нельзя, иначе — фанерная пирамидка со звездой (“мрамор лейтенантов”) или костыли.
Чтоб уцелеть в первые часы первого в жизни боя, нужна смекалка. На следующий день, если повезет, начнет прорезаться ощущение опасности. И пошло-поехало... Человек на переднем крае обретал звериный инстинкт самосохранения. Становился окопником. Э. Г. Казакевич назвал их “бессмертными”.
Отсев жестокий...
Забегая вперед: в нашем батальоне за месяц (5 сентября — 6 октября 1943 года) не самых жестоких боев потери у стрелков около 90 процентов. У нас, минометчиков, выбыла половина.
Пополнения в минроту не давали, приходилось “похищать” людей из стрелковых рот. А что делать? Если возле миномета нет трех человек, это груда железа. Потаенно отыскиваемые среди стрелков крепкие и толковые люди легко поддавались “минометному соблазну”: воевать позади. Сидеть в бою по канавам, ямам, оврагам или за стенками — целее будешь.
В стрелковых ротах исчезновение людей, на моей памяти, ни разу не заметили. Там ведь не было людей — бесфамильные “штыки”.
Перед Нежиным дивизия застряла.
— Не пускает... — материли фрица минометчики. — Не отдает город, зараза!
Помню, что все время шел дождь, еще по-летнему теплый.
Немцы исчезли незаметно. С вечера висели “фонарь” на “фонаре”, а утром — никого. Позже дошел слух, что наши удачно прорвали в обход — фриц и драпанул.
За освобождение Нежина дивизия получила орден Красного Знамени.
Нас в батальоне не наградили, зато трофеев!
На своей, солидно оборудованной обороне немцы, видимо, собирались задержаться всерьез (даже стенки траншеи оплели на манер плетня); убегая “по тревоге”, бросили все, кроме оружия. Много боеприпасов — патронов и мин. Его батальонные мины, увы, нам не годились. Наш калибр — 82 мм, его — 81. Немецкие мины легко проскакивали наш ствол и летели куда попало.
Связисты дорвались до телефонных аппаратов и катушек с кабелем: немецкий — крепкий и цветной, наш — дрянной и черный.
Консервы мясные и рыбные (Франция, Дания, Голландия). Хлеб, запаянный в целофан, выпечка: “1939”. Хлеб как хлеб, но пресный.
Новенькая кожаная полевая сумка прожила у меня много лет, а ее полетка цела до сих пор.
Бойцы разбирали немецкие подсумки — кожаные и тройные, на большее число патронов. Наши — двойные и брезентовые, да и качество не сравнить.
Сигареты слабые. Крепче остальных, где на пачке верблюд. Нашлись даже котелки с чем-то недоеденным. Их котелок плоский, крышка под второе, защелка с длинной ручкой. Наш котелок круглый и без крышки: только под первое. Второе на передовой не полагалось. Много лет спустя забавно узнавать о мифической “фронтовой каше”...
В траншее оказалось много тетрадок, блокнотов, конвертов, разных карандашей. Даже топографическая карта этого места. Я в дальнейшем ориентировался по трофейным картам — других не было.
Советскую карту выдавали на батальон одну — командиру.
Удивило обилие газет и иллюстрированных дешевых журналов с красотками, но без намека на эротику. На нашей стороне всё беднее.
Регулярную маленькую дивизионную газету привозила кухня с ужином. Попадала в роту армейская газета, реже фронтовая. Центральные до окопов не доходили.
Как-то увидел у бойцов “Правду” и “Красную звезду”. Откуда?
Немецкая фальшивка, но какая! Полная схожесть: и формат, и заголовки. Все дело в тексте. “Письма на фронт”, а в подборке — “письма” из немецкого плена к “братьям в советских окопах”: бросать оружие и сдаваться.
Поначалу казалось: такая пропаганда бессмысленна. Мы выигрываем войну, какая добровольная сдача в плен?! Детская наивность. Еще увижу самое страшное за полтора года на передовой: как наши сдаются в плен. Именно сдаются.
Боясь по ночам немецкой разведки, спал в щели всегда настороже, с карабином под рукой. Каждые 15—20 минут просыпался, чтоб прислушаться и осторожно выглянуть: как там?..
Не терпелось понять, что могли видеть немцы, глядя из этой траншеи в нашу сторону? Оказывается — плотную стену сосен. “Значит, мы наугад и они наугад?”
— А чего глядеть? — сказал Кучеренко. — Он нас чует.
— Как это? — не понял я.
— И мы его чуем, — подтвердил другой “старик”.
Когда окопник “чуял” затаившийся немецкий огонь, поднять его было не-возможно. Он не уклонялся от боя — избави бог! Умело и стойко воюя, он не желал гибнуть или калечиться по-дурному. Окопник изобретательно увертывался от идиотизма командования. При этом никаких конфликтов с начальством или заградотрядами — он их ловко, по-звериному, обходил. “Учуяв” надвигающуюся катастрофу, окопники вовремя исчезали, растворялись в дыму пожарищ и панике переправ, чтобы вновь оказаться возле своей кухни и полкового знамени.
Окопником мог быть и красноармеец, и взводный, и ротный, и комбат, и полковник, и даже — командарм... Каждый на своем уровне. Чем выше, тем меньше о себе, а больше о тех, кто в твоем подчинении.
Вошло в привычку: когда батальон шел вперед, я на ходу прикидывал, что делать, если фрицы притаились. Высматривал вымоинки, воронки, бугорки, куда надо нырнуть. Чтоб успеть, надо “чуять”...
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.