Лейтенант Шмидт - [96]

Шрифт
Интервал

Ставраки снова махнул. Прогремел второй залп. Позади взметнулся пронзительный крик — один из солдат минной роты выронил винтовку и упал без чувств. Несколько других солдат и два артиллерийских офицера отвернулись, не в силах сдержать слезы.

У Ставраки задергалась голова. Он взмахнул третий раз. Раздался третий залп.

После грохота выстрелов наступила оглушающая тишина. К расстрелянным нетвердыми шагами приблизилось несколько офицеров и врач. Из окровавленной груди могучего Антоненко вырывались хрипы. В агонии метался Гладков. Ставраки вызвал старшего унтер-офицера Далуда. Тот сделал два выстрела в упор: один в Гладкова, другой в Антоненко.


Крик боли и негодования вырвался из груди потрясенной России. В разных городах вспыхивали демонстрации. Учащиеся прекращали занятия. Панихиды больше походили на политические митинги. В тюрьмах объявлялись голодовки. Газеты по-разному отражали эту великую боль и гнев. Одна газета писала:

«Ужасное свершилось… Сила злобы и мести победила. На кладбище русских упований прибавилась новая могила, в пантеоне русского освобождения — новый мученик.

История русского освобождения — история мученичества! Путь его — крестный путь. Вчера по этому пути сделан новый шаг. Нет меры отчаянию и скорби русского общества. Если только в такой скорби может быть утешение — оно есть. Отдавший делу свободы жизнь свою лейтенант Шмидт послужит ему и своей смертью, венцом мученика, одетым слепыми людьми на его вдохновенную голову.

…Русское освобождение уже имеет свою легенду, и эта легенда, упоительно-красивая и безгранично-печальная, называется лейтенант Шмидт.

…Есть в рядах русского освободительного движения сотни деятелей, поработавших больше Шмидта, но только лейтенанту Шмидту выпало великое счастье «ударить по сердцам с неведомою силой!». Из многих сотен мучеников и жертв русского освобождения он стал символом этого движения, он воплотил его энтузиазм, он имел исключительное счастье сгореть в лучах его поэзии. И мертвый еще больше, чем живой, он вспыхнет яркою легендой великой и страстной эпохи и зажжет новым пламенным энтузиазмом тысячи сердец, которым брошен этот вызов…»

Царские власти ответили привычными мерами. Министр Дурново разослал губернаторам и градоначальникам телеграммы: «Никакие демонстративные панихиды или демонстрации по поводу казни лейтенанта Шмидта ни под каким видом и во что бы то ни стало не должны быть допускаемы». Учащихся исключали из учебных заведений и арестовывали. Церкви и соборы окружали нарядами полиции, чтобы не допускать панихид. Многие газеты были конфискованы. Книжным магазинам запрещалось продавать портреты Шмидта.

Анну Петровну известие о казни застало в Одессе. Вероятно, она сошла бы с ума, если бы инстинкт жизни не подсказал ей в эту минуту: не удалось вырвать из рук палачей брата, забрать хотя бы его тело.

Она снова поехала к командующему войсками Каульбарсу. Ее направили на канонерскую лодку «Терец», которая только что прибыла из Очакова и стояла на одесском рейде. Анна Петровна наняла лодку и подъехала к «Терцу». Наверху у трапа стоял офицер. Узнав, что подъехавшая дама сестра лейтенанта Шмидта, он сбежал вниз и протянул ей руку. Но Анна Петровна не могла дотронуться до его руки и поднялась сама.

Подошла группа офицеров. Они просили выслушать каждого из них в отдельности. Первым в кают-компании появился доктор, который знал семью Шмидтов еще в Бердянске. Поглаживая руку Анны Петровны, заикаясь, он рассказал о последних часах Шмидта. Доктора сменил какой-то офицер. Бледный, с дрожащей челюстью, он долго оглядывался, а потом заговорил быстро-быстро, так что сначала она не могла разобрать ни слова:

— Войдите в мое положение… Меня назначили… Я не мог отказаться…

Это был Михаил Ставраки.

Глотая слова и слезы, он говорил, что знал Петю с двенадцати лет, что они вместе учились, что… Рыдая, Ставраки уверял, будто Петя на него не сердился и, увидев на Березани, даже ласково ответил на поклон.

Анна Петровна слушала его, не понимая, смотрела, не видя. Вскоре она ушла. О теле брата ей ничего не могли здесь сказать. Тогда она направилась на телеграф. Послала телеграмму защитнику Зарудному, спрашивая его, как добиться, чтобы выдали тело. Телеграфистка в окошечке взяла телеграмму, начала было механически подчеркивать и считать слова и вдруг закрыла лицо руками и зарыдала. Несколько раз принималась за подсчет и снова начинала плакать.

Выяснилось, что обращаться нужно все к тому же Чухнину. Чухнин ответил, что «из-за возможной демонстрации» выдать тело не может. Мертвого Шмидта власти боялись не меньше, чем живого.

Около трех тысяч матросов содержалось под стражей в лазаревских казармах. Большинство из них после расправы в Очакове ждало суда. Но царские власти еще не знали, как организовать суд таких неслыханных масштабов. После подавления Кронштадтского восстания, вспыхнувшего недели за три до севастопольского, тоже было арестовано несколько тысяч матросов и солдат.

Потоплено в крови декабрьское восстание в Москве, где рабочие несколько дней выдерживали на баррикадах натиск казачьих полков и артиллерийский огонь. И во многих других краях и городах у царских властей еще нашлись силы для расправы. Революция, казалось, шла на убыль. Чухнин почувствовал себя увереннее. Во всяком случае, он остался на посту главного командира Черноморского флота и портов Черного моря. Он расправился не только с матросами, но и с офицерами, осмелившимися проявить дерзостный дух свободомыслия. Тотчас после подавления восстания он потребовал, чтобы ему немедленно доставили протокол, подписанный восьмьюдесятью офицерами, собравшимися накануне на «Ростиславе». Но протокол бесследно исчез. Тогда Чухнин приказал по пунктам восстановить протокол. Было начато следствие, в результате которого все подписавшие протокол офицеры «с высочайшего одобрения» подверглись дисциплинарным взысканиям и в конце концов были изгнаны из Черноморского флота.


Рекомендуем почитать
Войди в каждый дом

Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.


«С любимыми не расставайтесь»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.