Лейтенант Шмидт - [84]

Скаловский настойчиво подтвердил: да, это именно так, это правда. Кто из офицеров лучше его знает команду «Очакова»? Скаловский знал и Шмидта. Они вместе учились в Морском училище. Он может подтвердить, что юного Шмидта любили за благородство характера и способности к наукам.

Прокурор был взбешен, председатель суда беспокойно заерзал в кресле. Показания Скаловского поспешили закончить. Но и показания других свидетелей не всегда устраивали обвинение. Некоторые офицеры отрицали свои показания на предварительном следствии, стыдливо признаваясь, что давали их под давлением начальства.

Мичман Холодовский, увидев Шмидта, Частника и других очаковцев, так разволновался, что потерял дар речи. Переминаясь с ноги на ногу, он дрожащей рукой покачивал кортик и мычал что-то неразборчивое. Прокурор начал выжимать из него слово за словом. Зал затих в напряженном ожидании. Мичман дрожал, бледнел и, казалось, безнадежно запутался, не в силах отличить правду от лжи.

Наконец прокурор заставил его вспомнить слова Частника: «Если не мы, то другие отомстят за нас», — и отпустил свидетеля, весь вид которого говорил о смятении, охватившем даже некоторых офицеров.

Допрос свидетелей продолжался несколько, дней. Заседания суда были объявлены закрытыми, но сведения о нем все-таки проникали в печать, волнуя всю страну. Матросы и солдаты, арестованные за участие в Севастопольском восстании и содержавшиеся в лазаревских казармах, обратились к рабочим с воззванием. Они призывали протестовать против расправы царских палачей с матросами. «Товарищи! Вам известна наша борьба, вам известна цель нашего движения. Товарищи! Вам известно, что мы боремся вместе с вами против наших угнетателей». В воззвании сообщалось, что из казарм ежедневно выводят по три-четыре арестованных, которые потом бесследно исчезают. «Нам лучше умереть от одной пули в святой борьбе». Это воззвание подписали две тысячи заключенных.

Севастопольские рабочие ответили матросам письмом, выражая чувства братской солидарности и уверенности в грядущей победе: «Русский народ воскрес, и нет той силы в мире, которая преградила бы ему путь к освобождению и умиротворению нашей исстрадавшейся родины».

Среди солдат и матросов Севастополя распространялся длинный белый листок, на котором в два столбца было напечатано обращение Российской социал-демократической рабочей партии. В обращении говорилось о царском правительстве: «Ему мало того моря солдатской крови, которое оно пролило в Маньчжурии, мало крови рабочих, крестьян, матросов и солдат, которую оно проливало и проливает в Москве и Варшаве, в Ростове и Екатеринославе и во многих и многих других городах и селах нашей родины. Мало ему той бойни, которую оно устроило здесь, в Севастополе. Правительство собирается еще мстить своим жертвам: оно устраивает комедию суда, и неправедные судьи, невзирая на защиту, приговорят к смерти тех, кого Чухнин и компания захотят убить. Нет, не ждите пощады от тех, кого великодушно пощадили восставшие матросы».

О судьбе севастопольцев перешептывались, говорили, кричали во всех уголках страны. Съезд учителей северных районов России, отложив все свои текущие дела, принял резолюцию с призывом: стать на стражу судьбы и жизни севастопольцев. Председатель общественной организации «Союз союзов» опубликовал в газетах письмо сестры Шмидта Анны Петровны — о подготовке суда над братом и призвал употребить все усилия, чтобы не дать свершиться злодейскому делу в Севастополе.

Даже союз военнослужащих города Читы (офицерская организация!) послал для всеобщего сведения телеграмму, в которой говорил: «Выражая полное сочувствие и заявляя свою полную солидарность и готовность идти на помощь своему единомышленнику гражданину лейтенанту Шмидту, заключенному ныне в тюрьме, союз военнослужащих в городе Чите, возмущенный и негодующий, требует немедленного объяснения от правительства этого нового случая гнусного произвола, требует гласного и честного суда над ним».

Ежедневно во время перерыва в заседаниях суда или вечером после их окончания к Шмидту приходили сестра, Зинаида Ивановна, защитники. Процедура подбора свидетелей и их допроса произвела на него тяжелое впечатление. Он нервно ходил по комнате, то и дело оттягивая душивший его воротничок.

— Зачем эта ложь… все эти гнусности… Расправились бы лучше без суда. Ведь все предрешено заранее!

Ротмистр Полянский, неизменно присутствовавший при свиданиях, остановил Шмидта, предложив ему не выражать неуважительного отношения к суду. И хотя это было сказано в удивительно корректной для жандарма форме, Шмидта охватил необычайный гнев.

— Вы можете живым закопать меня в землю, но не смейте мешать мне говорить все, что я хочу!

Жандарм умолк.

Иногда Шмидт приходил из суда возбужденный, но вполне владеющий собой, и тогда с сестрой и Зинаидой Ивановной начинался оживленный разговор о всякой всячине, о любимых книгах. Однажды Петр Петрович вспомнил о произведении, в котором речь шла о приговоренном к смертной казни. Уже готов был эшафот, и палач поднял топор. В этот последний миг пришло помилование. Шмидт задумался.