Лейтенант Шмидт - [81]

Странно. Все они прибыли в Очаков. Казалось бы, так легко привезти одного Шмидта в Севастополь. Так нет, начальство предпочло тащить десятки подсудимых, суд, свидетелей в Очаков. Одна мысль о том, что Шмидт снова окажется в Севастополе, ужасала Чухнина.

Прибыв в Очаков, Анна Петровна стала хлопотать, чтобы дали пропуск на остров Морской батареи для свидания с братом. Но Шмидт уже был перевезен в город и помещен на гауптвахте.

Это случилось 5 февраля, в день рождения Петра Петровича.

— Нет, поистине, я не зря всегда был оптимистом, — говорил он потом сестре. — Вот день рождения, и судьба вкупе с начальством преподносит мне подарок. Не цветы и прочую заофициаленную ерунду, а широкий вид на морской простор, на небо, божий мир… Чудесно! И дышать как вкусно… Ехал на извозчике. Жандармы не в счет. Ни они, ни крыша пролетки не мешали дышать и смотреть. Я видел улицу, людей. Проехали фотографию, на витрине снимки. Вероятно, сам господин ротмистр с торчащими как пики усами… Чудесно! Жаль только, быстро доехали.

Гауптвахта мало напоминала каземат на острове Морской батареи. Обыкновенный одноэтажный дом, каких много в Очакове, только на окнах решетки. Шмидта поместили в просторную комнату. Клеенчатая кушетка, два таких же кресла, висячая керосиновая лампа.

Шмидт обрадовался, порывисто вскочил, увидев входящую сестру.

— Я знал, я чувствовал, что сегодня ты придешь… Ну иди сюда, расскажи, какие новости…

Она заговорила, и тут он заметил, как осунулась, поблекла, постарела за эти недели Анна Петровна.

Шмидт погладил руку сестры.

— Что с тобой, Ася? На себя не похожа. Все горюешь, милая? Пожалей себя, хоть для детей. Честное слово, ты волнуешься за меня больше, чем я сам. Что особенного? Меня ждет участь, достойная честного человека. Умирают же люди от простуды, без всякой пользы для общества. А моя смерть принесет плоды. Разве это не утешает, не успокаивает? Вот матросы… Где они содержатся? Их могут замучить в плавучих тюрьмах. Это не дает мне покоя. Надо спасать их, использовать все средства. Писать, говорить на митингах, выносить резолюции. В Севастополе есть доктор Вейнмарн, честнейший, интеллигентный человек. Пусть он напишет в газеты. Скажи ему, что я прошу.

Анна Петровна обрадовалась перемене темы. Она рассказала о защитниках, о том, что, вероятно, завтра же они посетят Шмидта.

Петр Петрович улыбнулся:

— Интересно, интересно… Поговорим… Я так давно лишен был общества. Ну что в Севастополе? Как родственники?

Анна Петровна рассказала, как испугались их высокопоставленные родственники, когда она попросила их заняться делом брата. Им мерещилось, что скандальная революционная репутация Шмидта может сорвать их карьеру. Они морщились и, бормоча что-то невразумительное, торопились закончить разговор.

Шмидт от души смеялся, слушая рассказ сестры.

Однако новости из Севастополя были совсем не веселыми. Александра Ильича Владимирко за приятельские отношения со Шмидтом уволили из флота без пенсии и мундира. Его жена, милейшая Мария Павловна, заболела. Анна Петровна умолчала, что Мария Павловна, потрясенная севастопольскими событиями и судьбой Шмидта, заболела нервным расстройством и через две недели умерла.

Умолчала она и о том, что бывшая жена Шмидта воспользовалась случаем, чтобы нанести визит на Соборную, 14. При попустительстве властей она проникла в квартиру Шмидта и забрала оттуда все ценные вещи и все, что было особенно дорого Петру Петровичу, как память о матери.

Ротмистр Полянский поднялся, напоминая о конце свидания. Шмидт шутливо пригрозил ротмистру:

— Не торопите, дайте нам еще посидеть, не мешайте, а то, смотрите, буду потом являться к вам с веревкой на шее.

Полянский озадаченно развел руками и снова сел.

На следующий день к Шмидту были допущены защитник и Зинаида Ивановна. Петр Петрович осунулся, под глазами у него набухли мешки — он провел ночь без сна. В руках он держал обвинительный акт. Чтение обвинительного акта снова всколыхнуло в нем севастопольские переживания. Нет, эти люди верны себе. Сколько намеренной лжи, сколько фальсификации! И где же здравый смысл? Великую народную борьбу за право на жизнь хотят подвести под статьи военно-морских законов. И кого бы они хотели судить? Разве одного Шмидта? Всю Россию! А если Чухнины пошли открытой войной на русский народ, то зачем суд? К чему эта комедия?

Защищать Шмидта и других очаковцев взялись лучшие русские адвокаты. Они оставили все дела в Петербурге и Москве и приехали в Севастополь и Очаков. О гонораре не было и речи — они работали безвозмездно, по поручению всей страны, по долгу совести. Но с первых же шагов защита столкнулась с необычными даже для царской России препятствиями. Оказалось, что еще до суда Чухнин отдал официальный приказ — очаковцам будет отказано в подаче кассационной жалобы. Возмущенные нарушением элементарных норм юстиции, защитники послали телеграфную жалобу председателю совета министров, министрам морскому и юстиции. Приказ Чухнина был отменен.

Открытым, подлым нарушением закона было и то, что в состав суда были назначены три человека, лично заинтересованные в исходе дела, — командиры «Синопа», «Ростислава» и «Памяти Меркурия». 15 ноября они расстреливали «Очаков», а теперь им же предлагалось вынести свое «беспристрастное» суждение о событиях. В довершение прокурор в самый канун суда объявил, что давать показания будет разрешено только свидетелям обвинения, а свидетели защиты допущены на суд не будут.