Лейтенант Шмидт - [52]
Коварный барон не преминул воспользоваться недовольством среди части морского офицерства. 14 ноября на броненосце «Ростислав», собралось около двухсот офицеров с разных кораблей практической черноморской эскадры! Офицерам было ясно, что готовится, кровавая расправа с восставшими матросами. Многие из них не скрывали от себя, что корень зла отнюдь не в злой воле восставших! И в час, когда трагедия должна была вот-вот разразиться, более восьмидесяти офицеров подписали протокол, в котором говорилось: «1. Офицеры флота не желают кровопролития. 2. Вследствие непоследовательной и неискренней политики высшего местного морского начальства и игнорирования офицеров подорвано доверие команд к офицерам. 3. Сейчас же пойти на удовлетворение через собрание офицеров приемлемых экономических требований матросов».
Чухнин был взбешен, когда узнал об этом собрании. Вот куда проник дух крамолы! Офицеры осмеливаются что-то предлагать! Они дерзают открыто выступать против него, главного командира!..
Но не только это возмутило Чухнина. Как посмели морские офицеры направить протокол Меллеру-Закомельскому в обход его, главного командира флота?
Едва справившись с приступом удушья, вызванного страхом и негодованием, Чухнин закричал, что решительно запрещает посылать какие бы то ни было депутации к Меллеру-Закомельскому и безусловно запрещает офицерам собираться.
Чухнин почуял в самоуверенном бароне конкурента, который пытается не только оттеснить его, но и скомпрометировать. Он немедленно предпринял контрманевр. В секретном рапорте морскому министру, описывая силы, работающие для «разрушения государства», Чухнин сделал особый нажим на «страшной расшатанности понятий даже среди офицерства». В качестве примера он приводил следующий факт: 14 ноября, когда «напряженное состояние достигло высокой степени», командир 7-го корпуса, то есть Меллер-Закомельский, прислал ему, Чухнину, проект приказа по флоту, в котором предлагалось: узнать нужды команд, собрать выборных от кают-компаний и немедленно установить «приемлемые нужды и способ их удовлетворения, возложив таковой на особо-выбранную самими же офицерами из своей среды комиссию», представить все сие «на санкцию его превосходительства командующего 7-го корпуса генерал-лейтенанта Меллера-Закомельского», объявить команде «Очакова» о принятых пунктах, разрешить собрания офицеров по их желанию.
Тщательно, обдумывая выражения, чтобы возможно тоньше и неотразимее нанести удар, Чухнин писал министру: «Я не мог себе уяснить, как можно было предположить, что я мог бы сделать подобное приказание. Оно означало бы полную сдачу на милость врага».
Намекнув, что собрание офицеров на «Ростиславе» и требование Меллера-Закомельского разрешить офицерам и дальше собираться по их усмотрению находятся в непосредственной связи, Чухнин нанес решительный лобовой удар: «Такое действие есть сходка и заговор против действий своего начальника… Я считаю такое состояние умопомрачением».
Николай II и его министры во всяких предложениях о собраниях, матросских требованиях и переговорах видели такое же умопомрачение, как Чухнин. Извечно существовал такой порядок: царь царствовал, министры управляли, помещики хозяйничали, мужики и прочий простой народ работали. Этот порядок вполне устраивал царя и его министров. Все иное — от лукавого.
Когда Николаю II доложили, что севастопольская городская дума приняла от восставших какую-то петицию, он изволил собственноручно начертать карандашом следующую резолюцию: «Удивлен вмешательством думы не в свое дело. Приведение восставших к покорности возложено на военную власть. О принятии каких-то требований, предъявляемых мятежниками, речи быть не может… С ними будет поступлено, как с клятвопреступниками и изменниками. Н.»
И военная власть, несмотря на взаимные подкопы ее высших представителей, продолжала действовать. Дух протеста и возмущения глубоко проник в толщу армии и флота, коснулся даже младших и старших офицеров, но огромные слои спрессованной веками косности оставались пока не тронутыми. Военная машина действовала могучей силой инерции. К Севастополю направлялись войска из Симферополя и Одессы, из Екатеринослава и Кишинева, из Феодосии, Павлограда и других городов империи.
Петербург торопил. Военный министр Редигер телеграфировал: «С большим нетерпением жду для доклада его величеству сведений о силах, посылаемых в Севастополь».
Войска высаживались в двадцати верстах от города и направлялись к нему пешком. Рабочие и служащие железнодорожной станции Севастополь бастовали. Кроме того, Меллер-Закомельский и Чухнин опасались, как бы матросы, заметив движение подходящих войск, не встретили их огоньком. И царские батальоны продвигались к Севастополю, как по неприятельской территории, маскируясь по глубоким балкам. Солдатам говорили, что матросы взбунтовались против царя, грабят население, насилуют женщин. Чтобы доводы звучали убедительней, начальство не скупилось на водку.
Комендант Севастополя генерал Неплюев, тот самый, которого освободили из-под ареста добродушные матросы, развил дьявольскую энергию, мобилизуя части, оставшиеся верными правительству. На некоторые корабли, в том числе на «Ростислав» и «Три святителя», заявившие о покорности, были возвращены ударники от орудий.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.