Лейтенант Шмидт - [20]

В этой области я навсегда останусь самостоятельным, и нет такой силы, которая могла бы изменить это. Молюсь вам, живу вами, верю вам, но это все преданность, и тут нет и тени рабства. В слепом же выполнении желаний есть одно недостойное человека рабство, и на это я не способен».

Но это только предупреждение на крайний случай, только отпор сомнениям, которые шевелятся в нем самом. Зинаида Ивановна не ставит никаких требований, не пугает никакими просьбами. До сих пор, во всяком случае.

Вот она прислала телеграмму, что идет в театр. Как это чутко с ее стороны, какая способность угадать, что ему нужно! Шмидт обладал тем редким даром воображения, которое при всех обстоятельствах наполняло его жизнь видениями, событиями, эмоциями. «Бесплотный дух» Зинаиды Ивановны он оживлял воображением. Он видел ее не только на киевской улице — он вводил ее к себе на Соборную, 14, брал за руку, показывал комнаты, отчетливо представлял, как она опускается на оттоманку, улыбку, с которой отвечает ему.

Но жизнь в воображении, сладостная и волнующая, изнуряла его. Поэтому письмо, телеграмма с сообщением о реальном факте жизни Зинаиды Ивановны, о том, где она бывает, с кем встречается, по каким улицам ходит, приводили его в восторг. Реальность поддерживала, питала воображение.

Он отвечал ей большими, доверчивыми письмами. Писал ежедневно, иногда несколько раз в день, обо всем, что делал, чем жил, что ощущал.

Осенняя южная ночь. Тишина, насыщенная запахами цветов, моря, отдыхающей от дневного зноя земли. Шмидт за письменным столом. Свет лампы падает на фотографии Зинаиды Ивановны. Раскрытая книга — биография Лассаля.

Верный своей манере, Шмидт отвечает Зинаиде Ивановне на ее телеграмму и пишет о Лассале. Он хорошо знает сочинения Лассаля по заграничным изданиям. А сейчас, в 1905 году, впервые разрешено русское издание. Петр Петрович выписал первый том из Одессы — в Севастополе не достать — и теперь с увлечением читает биографию Лассаля.

И вот мысль: он пошлет ей этот первый том, который стал ему так дорог. Пусть она, милая Зинаида Ивановна, сама переплетет его, и обязательно в переплет ярко-красного — революционного — цвета. Потом вернет его, а на первой странице напишет несколько слов и подпишется «Зинаида». Хорошо? Все книги у него в шкафу в черных переплетах, и эта, красная, лассалевская, будет выделяться. И на ней останутся следы рук и труда Зинаиды Ивановны.

В одном из писем Зинаида Ивановна скучающе писала, что не видит «цели». Шмидт ответил страстным письмом. Он бесконечно удивлялся, как может хороший, честный человек, живущий в таком культурном центре, как Киев, изолировать себя от жизни. Жизнь в ее широком объеме, народная жизнь, полна благородных задач, высоких страстей и борьбы. Неумно и нечестно отворачиваться от нее. Она может принести немало страданий, это верно, но даже страдания очищают душу, отказавшуюся от эгоистической личной жизни. Именно участие в общей жизни, сознание выполненного долга дает минуты самого высокого счастья, какое только доступно человеку.

Зинаида Ивановна нашла кружок, в котором многие интеллигентные женщины обучались разным ремеслам, в том числе переплетному делу. Это занятие вошло в круг интересов, объединявших ее со Шмидтом. Дама «из общества» хоть в этой скромной форме надеялась приобщиться к миру труда. Шмидт с восторгом писал, что завеса, скрывавшая от нее настоящую жизнь, теперь приподнялась, пусть чуть-чуть, но: «Вы уже охвачены ее светом и смыслом».

Все настойчивее втягивал он Зинаиду Ивановну в круг своих интересов и переживаний. Шмидт внимательно следил за еженедельной юридической газетой «Право». В крепостнической России вопросы права имели особую остроту. Читает ли Зинаида Ивановна «Право»? Нет? В таком случае он будет делать в газете отметки и посылать ей. Он хочет, чтобы ни одна мысль, которая волнует его, не проходила мимо Зинаиды. Он просит и ее делиться своими мыслями, давать ему советы. Она написала, что думает относительно женского влияния на общество, — хорошо, спасибо. «Нашептывайте еще, делайте меня умным и талантливым».

Обсуждались в письмах и политические проблемы. Царский министр Витте, хитрец, пытавшийся одно время сочетать либеральное красноречие с рабской преданностью самодержавию, произнес в октябре речь, наделавшую много шуму. В связи с этим Зинаида Ивановна послала Шмидту телеграмму.

Петр Петрович обрадовался беспредельно. Его ответное письмо было переполнено благодарными и ласковыми словами. Какая она умница, его Зинаида, Найда, Аида, Ида… Умеренно-либеральная речь Витте, разумеется, не представляет ничего особенного. Ни с точки зрения политики, ни с точки зрения ораторского искусства. Она служит только еще одним симптомом непобедимости освободительного движения. Витте, конечно, не думает о народе. Заботясь об укреплении власти царя, он спокойно шагает по трупам. А сейчас пытается играть в старую игру «и нашим и вашим».

Шмидт отчетливо видит преступность и безнадежность господствующего режима, он за свободу, за народ. Но как он относится к партиям? В одном из писем к Зинаиде Ивановне он объявляет себя социал-демократом, в другом — «в общем» склонен согласиться с новой программой эсэров и хотел бы договориться о связи с ними, в третьем — готов встретиться с вождем либеральной буржуазии Милюковым.